Иосиф Флавий - Иудейские древности

7. Климент очевидно отнесся сочувственно к мыслям Хереи, но советовал ему молчать, чтобы эти речи не проникли в народ, указывая на то, что если распространятся об этом слухи раньше исполнения и узнают о заговоре, то они будут подвергнуты смертной казни: следует все предоставить времени и связанным с ним надеждам, потому что счастье неожиданно улыбнется им. Сам он, конечно, слишком стар, чтобы идти на такие рискованные предприятия. «Конечно, – сказал он, – я сумел бы противопоставить твоим намерениям и речам нечто более безопасное, но кто бы мог выставить против них что-либо более благородное?» Затем Климент удалился в смущении от всего слышанного и сказанного... Между тем Херея испугался и поспешил к Корнелию Сабину, который также был трибуном. Он вообще знал его за порядочного человека, любившего свободу и потому враждебно относившегося к настоящему положению вещей. Он желал немедленно сообщить ему свои планы и побудить его к исполнению их, так как опасался болтовни Климента, а с другой стороны, ему надоели постоянные неизвестность и откладывание.

8. Сабину все это понравилось, тем более, что он и раньше был того же самого мнения и лишь потому молчал, что у него не было никого, с кем бы он мог безопасно поделиться своими мыслями. Теперь же, когда он нашел человека, который не только был готов молчать о слышанном, но и вполне разделял его мнение, он воспрянул духом и стал уговаривать Херею отнюдь не откладывать дела. Поэтому они отправились к Минуциану, человеку, не уступавшему им в доблести и одинаково с ними великодушному.

Этот Минуциан возбуждал в Гае подозрение после казни Лепида. Дело в том, что Минуциан и Лепид были очень дружны между собой, тем более, что их связывал постоянный страх за свою безопасность. На всех, занимавших высокое общественное положение, Гай наводил ужас, так как не переставал свирепствовать против каждого из них. Такие люди отлично знали, насколько каждый из них страдает при настоящем положении дел, но от общения друг с другом и от выражения своего настроения и ненависти к Гаю их удерживала боязнь за свою личную безопасность. С другой же стороны, они отлично понимали всеобщую ненависть к Гаю и потому не переставали дружественно относиться друг к другу.

9. И вот, когда эти три человека сошлись вместе, они поздоровались, причем по обыкновению, как и раньше, предоставили Минуциану первенство за его высокий сан, за то, что он был одним из выдающихся граждан и пользовался общей популярностью; так они поступали и раньше, особенно когда Минуциану приходилось говорить. Теперь Минуциан ласково спросил Херею, какой пароль назначил ему император на этот день. Весь город отлично знал, каким глумлениям подвергался Херея при назначении пароля. При этом ласковом обращении тот не желал более медлить и ответил Минуциану, что благодарит его за доверие и относительно этих вопросов желает поговорить с ним как с другом.

«Ты мне, – сказал он, – даешь теперь пароль свободы, и я тебе благодарен, что ты тем самым окончательно и всецело разбудил меня от сна, в который я был погружен. Я не нуждаюсь в длинных речах, которые возбудили бы мое мужество, раз ты того же взгляда на вещи, что и я; если мы были сообщниками раньше, то с тем сошлись сюда и сейчас; я опоясан лишь одним мечом, но этот меч будет достаточен для двоих; поэтому примемся за дело; будь ты руководителем, приказывай – и я пойду, куда ты захочешь; или же я сам при твоей помощи и твоем содействии возьмусь за дело. Люди, которые вносят в дело душу, не нуждаются в железе; благодаря этой душе их и железо становится страшнее; я готов действовать, и меня не пугает представление о возможных моих страданиях; мне нет времени думать о своей личной опасности, когда приходится оплакивать рабство моего столь свободного некогда отечества, когда нужно плакать о попираемых законах и когда приходится оплакивать всех людей, падающих от руки Гая. О, если бы я удостоился в настоящую минуту найти в тебе верного судью, который смотрит на дело моими глазами и который меня не осудит!»

10. Минуциан отлично понял смысл этих слов, с радостью заключил Херею в объятия и укрепил его в его решимости. Затем он похвалил его и, обняв еще раз, отпустил со всевозможными благопожеланиями.

Некоторые уверяют, будто Херея был укреплен в своем намерении еще следующим случаем: дело в том, что когда он раз входил в здание совета, из толпы раздался голос, побуждавший его исполнить предприятие и полагаться на Божество. Сперва Херея испугался, подозревая, что кто-либо из заговорщиков изменил и что теперь он будет схвачен. Однако, в конце концов, он убедился в том, что этот призыв обещает ему удачу, так как в нем сказывалось либо одобрение со стороны одного из товарищей, либо действительно Божество, взирающее на все человеческие дела, этим побуждало его не терять мужества. Между тем слух о заговоре распространился среди многих, и все эти люди – сенаторы, всадники и простые воины – вооружились; не было вообще никого, кто бы не считал умерщвление Гая великим счастьем. Вследствие этого все, кто как мог, старались не только не отставать друг от друга в доблести, но по силе возможности от всего сердца словом и делом способствовать убиению тирана. Даже Каллист принадлежал к числу заговорщиков. Это был вольноотпущенник Гая, человек, достигший величайшей власти, почти такой же, как сам тиран, потому что все его боялись, между прочим, за его огромное богатство; он брал крупные взятки и позволял себе величайшие несправедливости, злоупотребляя властью и отлично зная непримиримую натуру Гая, который никогда не отступал от раз принятого намерения. Он также знал, что имеет много разнообразных причин бояться за свою личную безопасность; особенно тут играло роль его несметное богатство. Поэтому он сблизился к Клавдием [1436]и тайно примкнул к нему в надежде, что после смерти Гая власть должна же будет перейти к Клавдию и что он тогда, благодаря своему влиянию, достигнет у него подобного же почетного положения, особенно потому, что заранее успеет доказать ему свою благодарность и расположение. По крайней мере, он позволил себе сказать Клавдию, будто Гай приказал ему отравить его, но будто он, Каллист, придумал различные способы уклониться от этого. Мне же кажется, что Каллист выдумал все это, чтобы заслужить расположение Клавдия, так как если бы Гай действительно решил избавиться от Клавдия, он не остановился бы перед отговорками Каллиста, да и Каллист, получив такое приказание, исполнил бы его; нарушая предписания своего государя, он бы сам немедленно подвергся наказанию. Я полагаю, что Клавдий избег безумства Гая лишь по воле Предвечного, Каллист же приписал себе заслугу, на которую не имел ни малейшего притязания.