Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

Взаимное чувство между шведским наследным принцем и российской великой княжной было, вне сомнения, истинным, однако за кулисами велась другая игра. Екатерина требовала от Швеции обязательства участвовать в ожидавшейся войне России против Франции, а кроме того, сомневаясь в надежности устного обещания короля, пожелала, чтобы он письменно заверил, что за Александрой будет сохранена свобода совести.

Юный король Густав IV Адольф, граф Хага. Королевская библиотека (Стокгольм)

Это последнее требование являлось одним из пунктов документа, подписать который короля попросили в самый день обручения, 22 сентября, всего за час до того, как он должен был отправиться во дворец! Поскольку прежде король уже устно обещал Александре полную свободу совести, он счел письменное заверение излишним; в гневе он изорвал бумагу в клочки. После того как король выставил ненавистного Рейтерхольма из комнаты, Стединку удалось убедить Густава Адольфа написать бумагу следующего содержания: «Надеюсь, императрица настолько знает меня, что не сомневается в нерушимости моих обещаний. Даю ей мое честное слово, что не буду отлучать великую княжну, мою будущую супругу, от отправления ее веры при условии соблюдения установлений шведских законов. Я не стану также прибегать к каким-либо убеждениям с целью склонить ее к смене вероисповедания».

О начале большого бала, устроенного по случаю обручения, было уже объявлено, и Екатерина, гости и духовенство собрались в тронном зале. После долгого ожидания Екатерина наконец получила записку короля. Как и ожидалось, она зацепилась за формулировку «при условии соблюдения установлений шведских законов», церемония была отменена, и гостям оставалось разъехаться по домам.

Оскорбленная императрица поняла, что ее планы разрушены семнадцатилетним шведским королем, и на репутации Рейтерхольма появилось еще одно пятно. «Так из-за упрямства и суеверности Густава Адольфа, — писал фон Стединк, — провалился план, благодаря которому Швеция заняла бы место среди великих держав».

Великая княжна Александра, дочь великого князя Павла и внучка Екатерины II

Гаврила Державин (1743–1816) был придворным поэтом Екатерины и написал на обручение Густава IV Адольфа и Александры несколько стихотворений, в частности, это.

К чему эта принципиальность? Улаживались вопросы и посложнее, когда того требовали династические интересы. Возможно, религиозные аргументы действительно сыграли свою роль: для Екатерины, которая сама перешла из лютеранства в православную веру, наверняка было важно показать своим новым соотечественникам, что перемена ею вероисповедания не была только внешней, а религиозные убеждения короля были хорошо известны. «Тот, кто верует в триединого Бога, всегда будет им охраняем, — писал он своему камер-юнкеру Класу Флемингу, находившемуся с ним в Петербурге, — в особенности когда защищает истинное учение, в котором я рожден и защищать которое есть моя постоянная и строжайшая обязанность». Но, возможно, больше всего короля раздражала навязываемая императрицей опека — он устал от опекунства, и не только с русской стороны. Противостоя Екатерине, он противостоял и Рейтер-хольму.