Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

Около 1930 г. в нашей жизни произошли крутые перемены. Всем нам пришлось уплотниться, и в квартиры насильственно вселились чужие люди. Однажды пришел рабочий и поставил стенку поперек столовой. В нашей ее части были устроены санузел и кухня, то есть поставили газовую плиту, а к стене прикрепили рукомойник с холодной водой. Всего нас было двенадцать человек, которым предстояло ладить между собой, пользуясь общими помещениями, такими как кухня и ватерклозет.

Не слишком разбираясь в творившемся вокруг, я интуитивно чувствовал серьезность положения. Папа и мама часто говорили между собой по-французски, ходили слухи о массовых арестах, церкви взрывали либо приспосабливали под картофелехранилища, газеты сообщали о «судебных процессах» против старых партийных корифеев.

После убийства в 1934 г. Кирова настроение значительно ухудшилось. Всех призывали разоблачать шпионов, врагов и саботажников. Даже детей, доносивших на своих родителей, объявляли героями! Мы начали замечать, что за нашим домом ведется наблюдение с противоположной стороны улицы. НКВД участила аресты, делая это вполне открыто. С наступлением сумерек ее автомобили сразу выезжали на ночную охоту. Тактика полиции заключалась в том, чтобы сначала разбудить управдома, который должен был позвонить в нужную квартиру. Поскольку обычно не открывали дверь, не осведомившись, кто пришел, назваться должен был только управдом. Арестуемому давали лишь чуточку времени, чтобы привести себя в порядок, и уводили. А так как по ночам машины ездили редко, то люди стали замечать, если какой-то автомобиль останавливался на улице. Это стало своего рода условным рефлексом. Я мог проснуться и тогда обязательно выглядывал в окно. Напряжение и всеобщая тревога привели к тому, что порой по ночам я мочился в постель, а кроме того, все больше стал бояться темноты.

Общая мобилизация и политические процессы продолжались с неослабевающей интенсивностью. Так постепенно весь Ленинград вошел в военную оборонительную зону, в которой нельзя было находиться никому из иностранцев. Вследствие этого папа не мог оставаться на своей должности. Перед нами встал выбор: либо перебираться в глубь России, либо выехать из страны. Любой переезд означал кардинальные изменения в нашей жизни. Папе было 52 года, и он плохо говорил по-шведски. В Швеции жили, правда, его братья и мой брат, обещавшие нам помочь. Стоял 1937 год.

Много времени отняли связанные с отъездом практические дела: надо было раздобыть ящики для упаковки вещей, получить разрешение на наем грузового автомобиля, пройти таможенные процедуры. Оценку предметов домашнего обихода производили два «комиссара» в кожаных куртках, не имевшие ни малейшего понятия о стоимости той или иной вещи. Все было готово лишь вечером накануне нашего отъезда из России.

Выехав за ее пределы, мы на некоторое время остановились в Або. Брат отца дядя Костя приехал поприветствовать свою семью, которую не видел с 1918 г. То была встреча двух разных миров! Элегантный господин в котелке, прилетевший на самолете «юнкере» встречать нас, — и серая группа в старых выношенных одеждах, стоявшая в ожидании у платформы. Наш вид, говорят, был способен ввергнуть в шок.

Виктор Тулландер.

Последовавшая за большевистским переворотом Гражданская война нанесла российскому обществу огромный ущерб: миллионы людей погибли или были вынуждены уехать из страны. Поскольку многие из бежавших были состоятельными и/или хорошо образованными людьми, это означало тяжелый урон для российской экономики.

22 апреля 1921 г. главное управление шведского Красного Креста направило в Министерство иностранных дел составленный Юном Тунельдом «Список членов шведских колоний в России на 1 апреля 1921 г.». В 1917 г. приблизительно шестьсот коренных шведов были членами прихода Св. Екатерины, но большинство выехало из страны в 1917–1918 гг. Из списка следует, что весной 1921 г. в Петрограде было 125 шведских подданных, а также четверо сотрудников бывшей миссии, четверо служащих при шведской церкви, один чиновник «Шведского комитета по благосостоянию» и семь шведско-язычных и родившихся в Швеции женщин, находившихся замужем за нешведскими подданными, — всего 140 человек.

В Москве было 40 шведских подданных и 6 нешведских граждан, а в провинциальных городах —31 человек. Общая известная численность пребывавших в Москве и Петрограде шведов составляла, таким образом, 217 человек.