Александр Щипков - Плаха. 1917–2017. Сборник статей о русской идентичности

С этой точки зрения, как ни парадоксально, не имеют особого значения конкретные действия людей, сидящих на Банковой, делящих активы, грезящих о падении «путинского режима» и зачистке «генетического мусора». Да, с точки зрения сиюминутной политической конъюнктуры российским бизнес-кланам, конечно, важно, каковы идеология и курс Киева, насколько они «антироссийские» и почему, например, лучше оставить украинцам Мариуполь, хотя это и ослабляет позиции ДНР. Но это всё лишь соображения момента. В исторической перспективе нет особой разницы между «бандеровским аттентатом» и «налаживанием отношений с дорогими партнерами». В этом смысле условные Кучма, Янукович, Порошенко, Яценюк, Ярош есть разные грани одной и той же сущности – квазигосударства, занимающегося насильственной дерусификацией. Каковая является единственным смыслом исторического проекта «Украина – Нероссия».

Это проектное мышление мы можем наблюдать на примере украинской элиты, которая готова разбомбить города Донбасса, но при этом надеется в дальнейшем жить с «донецкими» в одном мононациональном государстве. Любая историческая нация, не отрёкшаяся от собственной традиции, интуитивно понимает, что такая линия поведения невозможна. Это мина замедленного действия, закладываемая под собственное общество. Власти Украины с их проектным мышлением этого не понимают, их сознание – это сознание временщиков. Поэтому они легко управляемы внешними силами и готовы убивать тех, кого считают своими единородцами и одновременно врагами, поскольку последние отказались предать русские корни и православие (вариант православия в виде Киевского патриархата современное религиоведение всё чаще рассматривает как промежуточную форму перехода к униатству).

Это очень странный сюжет и далеко не единственная странность украинской самоидентификации. Квазиэтническая общность отличается от обычных, у неё другие стереотипы поведения, и само поведение легко программируется, если завязать его на «больной» вопрос идентичности. Именно поэтому украинцев из центральных областей страны так легко бросить в жерло войны на Востоке и даже заставить воевать с Россией. С любым другим народом этот фокус не прошёл бы. Попробуйте заставить прибалтов добровольно и массово воевать с русскими, которых они считают оккупантами. Не дождётесь. Серьёзные трудности будут и с галичанами, а с малороссами – никаких.

Речь идёт именно о бывших малороссах, а не о так называемых «западенцах» с польско-австро-венгерским прошлым, которые охотнее едут на заработки в Москву, чем на поля сражений в Донбасс. В итоге перед нами народ с переписанной исторической памятью. Как если бы человеку стёрли воспоминания, а затем загрузили новую «базу данных» и создали ему новую личность.

Ловушка «зеркальной идентичности», в которую попали русские в связи с украинским вопросом, удивительно архетипична. Она обнаруживает в себе мотив двойника, популярный в мировой культуре и литературе. Не случайно литературные сюжеты с двойниками («Крошка Цахес» Э. Гофмана, «Вильям Вильсон» Э. По, «Портрет Дориана Грея» О. Уайльда, «Двойник» Ф. М. Достоевского и др.) имеют в основе душевное нездоровье героя, символизируют нечистую совесть или даже близость смерти и разрешаются как правило трагически (впрочем, иногда дилемму с двойниками разрешает удар шпагой в зеркало, как у Э. По). В какой-то мере литературной аналогией русско-украинской ситуации может считаться линия Крошки Цахеса (Циннобера) из гофмановской новеллы: Цахес колдовским образом приписывал себе чужие заслуги, а другим – свои пороки. И лишь единицы видели и понимали правду. И русские, и украинцы по привычке как бы наделяют чертами Цахеса друг друга, независимо от реальной исторической хронологии.

Но история отличается от литературы тем, что в исторических обстоятельствах одна из частей может взять на себя функции целого. В прагматическом смысле это означает: сумеют ли русские «разбить зеркало» прежде, чем превратятся в зеркало сами? Только так они могут освободиться из зеркальной ловушки, в которую попали в силу исторических обстоятельств.

Отделиться от русского мира географически и территориально для украинцев не представляло особой проблемы: ведь в России (тогда СССР) не было нацизма и была невозможна операция в духе киевской «АТО». Политически отделиться тоже ничто не мешало, да и как иначе обосновать сепаратистский выбор? Экономически – медленно, с вымиранием части украинского населения, но, в конце концов, отделиться тоже можно, если вымирающее население это стерпит. А вот идентичность пополам не делится – она одна. И строить идентичность на негативном базисе (украинцы как антироссияне) бесконечно тоже не получится: с таким багажом нельзя войти в историю.