Образцовости Траяна как римского императора способствовала и его внешность. Вот одно занятное наблюдение историка: «Траян, первый испанский император, представлял собой классический образ героя. Желая следовать данному образцу, он точно так же, как Юлий Цезарь, Август и все остальные римские императоры до него, был чисто выбрит, коротко пострижен, а волосы носил, зачесав вперёд». [222] Бейкер Саймон. Древний Рим. Взлёт и падение империи. СПб., 2008, с. 307.
Другой автор, опираясь на скульптурные же портреты, увидел Траяна как «мощно сложенного человека, с толстой шеей, длинным носом и волосами, тяжёлой бахромой обрамляющими лицо». [223] Стивен Дандо-Коллинз. Легионы Рима, с. 412.
Рассказ о том, в каких достойных делах воплощалось «дней Траяновых прекрасное начало» будет неполон, если не сообщить в нём о возвращении из ссылки философов. Домициан, следуя то ли примеру отца, то ли сам не жалуя мыслителей, неизбежно склонных к зловредному для властей вольнодумству, вновь разослал по окраинам государства или же просто подальше от Италии философов, ранее возвращённых в Рим его добродетельным братом Титом. Среди них был и знаменитый уроженец города Прусы в Вифинии Дион Хрисостом. Его ссылка оказалась, возможно, самой дальней, ибо он побывал даже на окраине античного мира — в Ольвии на берегах Днепра и Южного Буга. Собственно, изгнание его отменил ещё Нерва, но, оказавшись в Риме в 100 г. при Траяне мудрый философ именно его восславил как своего благодетеля, тем более, что Траян с почётом его принял. Благодарность Диона оказалась воистину «царской», ибо заключалась в написании и публикации четырёх речей — всего за свою долгую жизнь философ записал и издал их 79 — «О царской власти». В них нарисован облик идеального правителя, доброго и справедливого, коему сами боги, избрав его для правления, дали силу достойно выполнять свой долг перед государством.
Такой царь — воистину отец и благодетель тех, над кем он царствует. Особо подчёркнуто, что во власти ему помогает аристократия — лучшие люди государства. Такой вот замечательный образ Траяна и сенаторского сословия при нём.
Строго говоря, ничего оригинального в этом описании не было. Это традиционный эллинский со времён Аристотеля образ достойного царя при правильной форме правления монархии, чуждой проявлениям тирании. Важным представляется то, что Траян действительно в глазах огромной массы своих подданных таким выглядел. Да, собственно, таким, по сути, он и был, если смотреть на него глазами римлянина. Оценку эту стоит подкрепить словами из эпиграммы Марциала, дожившего до начальных лет правления Траяна и счастливого от осознания того, что ему ныне не нужно расхваливать господина и бога, то бишь, Домициана, а можно искренне воспеть нового правителя — Траяна:
«Здесь нет больше господина, а есть повелитель,
Сенатор справедливый, как никто другой,
Который со стигийского трона
Снова призывает простую правду». [224] Марциал. Эпиграммы. 10, 72.
Марциал именует Траяна «справедливым сенатором», ещё раз вспоминая о его полномочиях принцепса, председателя сената. Но далеко не все предшественники Траяна любили такие напоминания. Вспомним, как шут веселил Нерона такой фразой: «Я ненавижу тебя, Нерон, за то, что ты сенатор!»
Конечно, само правление Траяна не содержало никаких новых политических идей, не пыталось вводить какие-либо новые формы государственного управления. [225] Крист Карл. История времён римских императоров. Т. 1, с. 385.
Да и сам новый принцепс ни к чему такому не стремился. Он сделал главное: подарил римлянам такое правление, какое для них действительно было наилучшим. Причём сделал это честно, по убеждению. Несправедливо было бы усомниться в том, что его слова о желании быть таким принцепсом, коего он сам пожелал бы иметь, будучи подданным, были глубоко искренними. Он всей практикой своего правления слова эти подтверждал. Образцы правления из времён «двенадцати Цезарей», каковыми мог руководствоваться Траян, достаточно очевидны. Это и опыт самого основателя принципата Августа, и первая половина правления Тиберия, когда отношения сената и императора были просто образцовыми. Дела Флавиев тоже во многом содержали позитивные начала, даже правление третьего из них, в годы которого так успешно возвысился Траян. Заветы Нервы, само собой, им никогда не были забыты.
Сам же Траян, как мы помним, наилучшим опытом правления в Империи полагал «золотое пятилетие Нерона» — 54–59 гг. Но это — опыт политики внутренней. В делах внешних Траяну предстояло воплотить в жизнь то, что не успел свершить остановленный предательскими ударами мечей и кинжалов заговорщиков Гай Юлий Цезарь. И дела эти оставались очень актуальными даже спустя почти полтораста лет. Ведь, разгроми Цезарь гето-дакийскую державу Буребисты, возможно, и не возникло бы на римских рубежах очевидно зловредное для Империи царство Децебала. Ну а главная мечта божественного Юлия — покорение Парфии — не могла не тревожить воображение императора-воина, каковым до мозга костей являлся Траян. У него уже был один славный титул — Германский. Он заслужил его своими ратными трудами на рейнской границе. Правда, такой же титул ранее носили императоры, к победам над германцами никакого отношения не имевшие: Калигула, Клавдий, Нерон, Вителлий. Парадоксально, Тиберий, успешней всех с германцами сражавшийся и границу Империи по Альбису (Эльбе) утвердивший, такого титула не имел! Тиберий, правда, был напрочь лишён тщеславия и похваляться своими воинскими достижениями не любил. [226] Князький И. О. Тиберий. Третий Цезарь, второй Август. Спб., 2012, с. 99.
Этим он решительно отличался от всех, пожалуй, римских полководцев эпохи военного могущества Рима со времён Пунических войн. Траян, будучи военным человеком, что называется, до мозга костей, конечно же полагал победоносные завоевательные войны главной целью своего начавшегося правления. Опыт того же Тиберия и завещание божественного Августа, призывавшего римлян отказаться от дальнейших завоеваний, решительно не были для него примером для подражания и исполнения. «Войну он любил», — просто и ясно сообщает Дион Кассий. [227] Дион Кассий. Римская история. LXVIII, 7 (5).
Плиний Младший, правда, в своём «Панегирике», обращаясь к Траяну, уверял себя, римлян и самого императора в исключительно миролюбивом настрое нового правления: «Но тем более достойна восхваления твоя умеренность, что, не насыщаясь военной славой, ты любишь мир и те обстоятельства, что отец твой был удостоен триумфов, и что лавровая ветвь была посвящена Юпитеру Капитолийскому в день твоего усыновления, — всё это не является причиной, чтобы ты при всяком случае стремился к триумфам. Ты не боишься войн, но и не вызываешь их». [228] Плиний Младший. Панегирик императору Траяну. 16.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу