Андрей Иванов - Повседневная жизнь французов при Наполеоне

Стендаль не жаловал аристократов. Младшего Сегюра — за то, что тот «подло покинул» императора, а затем «описал наши страдания в России, чтобы получить от Людовика XVIII орден», а его отца, участника войны за независимость США и бывшего посла в Петербурге, — за маниакальную тягу к титулам и то же предательство: «Граф де Сегюр, обер-церемониймейстер в Сен-Клу в 1811 году, когда я там был, страшно сокрушался, что он не герцог. По его мнению, это было хуже всякого несчастья, это было неприлично. Все его мысли были суетны, но их у него было много, и обо всем. Ему во всех и всюду мерещилась грубость, но зато с какой грацией он выражал свои собственные чувства!

В этом убогом человеке мне нравилось то, что он был страстно любим женой. В конце концов, мне всегда казалось, когда я с ним разговаривал, что я имею дело с лилипутом».

«Господина де Сегюра, обер-церемониймейстера в 1810–1814 годах, я встречал у министров Наполеона. После падения великого человека, слабостью и одним из несчастий которого был как раз этот Сегюр, я больше его не встречал».

Не удивительно, что не встречал — Людовик XVIII сделал Сегюра пэром еще при Первой Реставрации, а Стендаль к тому времени уже перестал быть постоянным посетителем дворцов и высоких кабинетов.

Интересно, как Стендаль оценивает Евгения Богарне — пасынка Наполеона, ставшего волею последнего вице-королем Италии и ее фактическим правителем в возрасте 24 лет. Рассказывая о посленаполеоновском Милане, писатель отметил: «Здесь сожалеют о любезности и хлыщеватости принца Евгения; благодаря этим свойствам он находил для каждой женщины приятное словцо. Довольно тусклый в Париже, вице-король в Милане блистал и сходил за человека отменной любезности. В этой области французы не имеют соперников».

Правда, любезность проявлялась не во всем: «Согласно принципу, что совершенство возможно лишь во Франции, наполеоновское правительство в Милане не разрешало итальянцам сидеть в партере Скалы в головных уборах. Если, опасаясь схватить в этом громадном зале простуду, вы уступали потребности прикрыть голову шляпой, два полицейских комиссара тотчас же подходили к вам и вежливо дотрагивались до вашего локтя. Из всех мероприятий наполеоновской администрации, может быть, больше всего оскорблял итальянцев этот пустяк. В подобных вещах принцу Евгению не хватало такта».

Наполеон объявил «дворянский набор» после того, как Фридрих, король Вюртембергский, сказал ему: «Я не вижу при вашем дворе исторических имен; я приказал бы повесить всех этих людей или же заполнил бы ими свою прихожую». Император удивленно заметил: «Когда я хотел иметь молодых дворян в своих войсках, я не мог найти желающих».

«Я открывал им путь славы — они отказывались; я приоткрыл дверь в прихожую — они все туда устремились», — говорил Наполеон о старых дворянах.

И он не позволит им напоминать об их былом превосходстве — даже в мелочах! Однажды Легация [162] Летиция Буонапарте (урожденная Мария Летиция Рамолино) (1750–1836) — мать Наполеона. , «мадам Мать», перехватила насмешливый взгляд герцогини де Шеврез, которым та обменялась с другой придворной дамой. Мать сообщила сыну об этом эпизоде, и герцогиня была немедленно снята с должности и выслана из Парижа.

Опозорить публично Наполеон мог кого угодно — старого аристократа, министра, родственника, даже академика. В 1801 году первый консул посетил Институт. Когда ему представили Якоби [163] Якоби Фридрих Генрих (1743–1819) — немецкий писатель и философ-идеалист. Друг И. В. Гёте и К М. Виланда. Президент Баварской Академии наук (1807–1812). , он сурово спросил: «Что такое материя?» Якоби чуть задумался — и увидел спину Бонапарта. Однажды правитель заставил зарыдать почтенного Ламарка [164] Ламарк Жан Батист Пьер Антуан де Моне (1744–1829) — естествоиспытатель, создатель первой целостной эволюционной теории, член Парижской Академии наук (1783). Горячо приветствовал революцию; по его предложению в 1793 году Королевский ботанический сад был реорганизован в Музей естественной истории. Профессор кафедры зоологии насекомых, червей и микроскопических животных. К 1820 году полностью ослеп. Жил и умер в бедности. , грубо отчитав его. Еще один ученый не смог поддержать начатый им диалог и тут же услышал: «Дурак или немой?»

«Он оскорблял людей гораздо больше, нежели карал», — говорил о нем один из тех, кто более других испытывал силу императорского гнева. Однако его двери оставались открытыми для всех способных людей.