Энн Эпплбаум - ГУЛАГ

К концу 1970‑х годов количество норм питания возросло до восемнадцати (от 1‑а до 9‑б), по каждой полагалось определенное количество калорий (от 2200 до 900) и свой набор продуктов. Заключенным назначали одну или другую норму в зависимости от поведения. По норме 9‑б питались в “сытые дни” в штрафных изоляторах. Официально она включала в себя 450 г хлеба, 10 г муки, 50 г крупы, 60 г рыбы, 6 г жира, по 200 г картофеля и капусты, 5 г томатной пасты. На практике из-за воровства заключенные не получали и этого [1886].

Штрафной изолятор или карцер был, с точки зрения начальства, идеальным наказанием – наказанием вполне законным, которое формально нельзя было назвать пыткой. Голод и тяжелые условия постепенно разрушали там здоровье людей, но поскольку прокладывать железные дороги через тундру уже не надо было, власти это не волновало. Штрафные изоляторы брежневских времен были вполне сравнимы со всем тем, что изобрели органы НКВД при Сталине. В документе Московской Хельсинкской группы за 1976 год подробно описаны карцеры Владимирской тюрьмы, которых в ней было около пятидесяти:

Стены покрыты цементной “шубой” – острыми выступами, буграми. Пол – грязный, сырой. <���…> Часть стекла разбита, и окно заклеено обрывками газет. В других карцерах <���…> окна вообще забиты, заложены кирпичом. Сидеть практически не на чем. Имеется специально оборудованный выступ стены: вертикальный полуцилиндр радиусом около 20–25 см, высотой около 50 см, сверху покрытый доской <���…>, окованной по краям железом. <���…> На ночь втаскивается топчан. <���…> Можно лечь – на голые доски и железо. Но холод не дает спать. Часто невозможно даже лежать. <���…> В некоторых <���карцерах> оборудована вентиляция, которая втягивает вонь из канализации [1887].

Возможно, труднее всего людям, привыкшим к активной жизни, было переносить вынужденное безделье, которое описывает Юлий Даниэль:

Пребывание в штрафном изоляторе могло длиться сколь угодно долго. Формально там могли держать не более пятнадцати суток, но это правило было легко обойти: заключенного на день выпускали, а потом опять сажали. Марченко однажды продержали в карцере сорок восемь дней, “выпуская только для того, чтобы зачитать новое постановление о «водворении в штрафной изолятор»” [1889]. В лагере Пермь-35 одного заключенного не выпускали из ШИЗО почти два месяца, прежде чем перевести в санчасть, другого продержали там сорок пять дней за то, что он отказался работать токарем, требуя, чтобы ему разрешили работать по специальности – слесарем [1890].

Многих отправляли в ШИЗО за еще менее значительные “проступки”: когда начальство хотело сломить чью-то волю, оно жестоко наказывало за мельчайшие нарушения режима. В 1973 и 1974 годах в пермских лагерях два заключенных были лишены свиданий за то, что они “сидели на постели в дневное время”. Другого наказали за то, что на свидании ему передали банку варенья на спирту. Придирались по множеству поводов: “Почему медленно идешь?”, “Почему без носков?” и т. д. [1891]

Иногда такое давление давало результат. Алексей Добровольский, которого судили вместе с Александром Гинзбургом, “сломался” очень быстро. Он обращался к властям с письменными заявлениями о том, чтобы ему разрешили выступить по радио и телевидению с рассказом о своей “преступной” диссидентской деятельности и тем самым предостеречь молодежь от подобных опасных ошибок [1892]. Петр Якир тоже поддался нажиму и “раскаялся” уже на суде [1893].

Другие погибли. Юрий Галансков, тоже подельник Гинзбурга, скончался в 1972 году в лагерной больнице. В заключении у него обострилась язвенная болезнь, от которой он не получал должного лечения [1894]. Марченко умер в 1986 году, возможно, от препаратов, которые ему давали во время голодовки. Еще несколько заключенных умерло (один покончил с собой) во время месячной голодовки в лагере Пермь‑35 в 1974 году [1895]. В 1985‑м в Перми скончался украинский поэт и правозащитник Василь Стус [1896].

Но люди сражались. В 1977 году политзаключенные Перми‑36 так описали свою борьбу:

Мы часто голодаем. В карцерах, в этапных вагонах. В обыкновенные, ничем не знаменательные дни, в дни смерти наших товарищей. В дни чрезвычайных событий в зонах, 8 марта и 10 декабря, 1 августа и 8 мая, 5 сентября… мы слишком часто голодаем. Дипломаты, государственные деятели заключают новые соглашения о правах человека, о свободе информации, об отмене пыток… и мы голодаем, т. к. в СССР все это не выполняется [1897].