Марк Твен: Простофиля Вильсон

Необходимо было принять экстренные меры. Дрисколл созвал всех слуг. Их было трое, кроме Рокси: мужчина, женщина и мальчик двенадцати лет. Все они были друг другу чужие. Мистер Дрисколл заявил им:

- Я вас предупреждал. Это не помогло. На сей раз я намерен вас проучить. Я продам вора. Кто из вас виноват?

Угроза хозяина повергла всех в трепет: здесь им жилось неплохо, и на новом месте наверняка будет хуже. Негры хором заголосили, что они не виноваты. Никто из них ничего не крал, уж во всяком случае не деньги! Может, когда и случалось взять кусочек сахару, пирожок, немножко меду или там какое-нибудь еще лакомство, чего мистеру Перси не жалко и за что он не станет их бранить, но деньги - нет! Деньги - никогда! Однако их пылкие заверения не тронули сердце мистера Дрисколла. Он был непреклонен и твердил одно:

- Назовите вора!

По правде говоря, виноваты были все, кроме Роксаны. Она подозревала каждого, но с уверенностью сказать не могла. Она с содроганием подумала, что две недели назад тоже находилась на грани преступления: ее удержало в последнюю секунду воспоминание о посещении негритянской методистской церкви{317}, которое помогло ей "очистить душу". На другой день после того, как благодать божья снизошла на Роксану и она еще находилась под свежим впечатлением этого события и была исполнена гордости, что душа ее очистилась от скверны, хозяин нечаянно оставил на письменном столе около двух долларов, и когда Роксана во время уборки заметила их, ее стал одолевать соблазн. Несколько минут она с нарастающей злобой глядела на деньги, а потом воскликнула в сердцах:

- К черту это молитвенное собрание! Не могли они, что ли, устроить это завтра.

С этими словами она прихлопнула соблазн книгой, и он попутал душу другого представителя кухонного ведомства. Рокси принесла эту жертву в силу религиозного этикета, отнюдь не собираясь, впрочем, сделать это для себя законом на вечные времена: через недельку-другую святость ее поубавится и восторжествует рассудок, - в следующий раз два доллара, столь неосмотрительно брошенные, попадут уже в верные руки, и Рокси могла предсказать, в чьи именно.

Была ли она дурной женщиной? Хуже, чем остальные ее соплеменники? Нет. В битве жизни все они страдали от несправедливости и поэтому не считали за грех воспользоваться военным преимуществом перед врагом, - разумеется, только в малом; в малом, но не в серьезных делах. Они таскали из кладовой провизию при каждом подходящем случае, не брезговали медным наперстком, кусочком воска, наждачной бумагой, пачкой иголок, серебряной ложечкой, бумажным долларом и разными мелкими предметами - словом, рады были пустяковым трофеям, попадавшим к ним в руки, но были при этом настолько далеки от признания подобных действий греховными, что, придя в церковь, с превеликим усердием молились и во всю глотку распевали религиозные псалмы, невзирая на то, что у них в карманах лежало украденное. Коптильню на ферме всегда приходилось держать под крепким замком, ибо даже негритянский дьякон не мог устоять перед соблазном, когда провидение указывало ему во сне или при иных обстоятельствах место, где сиротливо тоскует и жаждет чьей-нибудь любви копченый свиной окорок. Но, увидев перед собой сотню висящих окороков, дьякон никогда не брал двух, - то есть я имею в виду двух сразу. Иной жалостливый вор-негр в холодную ночь подогревал конец дощечки и подсовывал его под застывшие лапки спящих на дереве кур: сонная курица переходила на теплое местечко, деликатно прокудахтав "спасибо", и вор поспешно отправлял ее в свой мешок, а после - в желудок, совершенно уверенный в том, что, беря такую мелочь у человека, изо дня в день отнимающего у него бесценное сокровище - свободу, он не совершает греха, который господь мог бы припомнить ему в день Страшного суда.

- Назовите вора!

Мистер Дрисколл произнес это в четвертый раз все тем же суровым тоном. И затем присовокупил нечто исполненное самого ужасного смысла:

- Я даю вам одну минуту. - Тут он вынул часы. - Если вы не признаетесь по истечении минуты, я не только продам всех вас четверых, но... но я продам вас в низовья реки!

Это было равносильно угрозе отправить их в ад. В этом не усомнился бы ни один миссурийский негр. Рокси зашаталась, лицо ее побледнело; остальные пали на колени, как подстреленные, и, обливаясь слезами, с мольбой воздев к хозяину руки, заголосили хором:

- Я... я виноват!

- Я... я виноват!

- Я виноват! Смилуйтесь, хозяин! Господи, спаси и помилуй нас, бедных негров!