Густав Шпет - История как проблема логики. Часть первая. Материалы

Рационализм лейбнице-вольфовской философии, послуживший основанием немецкого Просвещения, напротив того, будучи тесно связан с логикой, ясно ставил проблему опыта и вплотную подошел к проблеме исторического метода. Внимательное изучение Вольфа обнаруживает, что хотя сам Вольф не чувствовал важности и смысла исторической проблемы, но его рационализм по существу был благоприятен, по крайней мере, для постановки ее, и хотя Вольф до этого не дошел, тем не менее он оставил в своей системе для этой проблемы определенное место. Для того чтобы уяснить смысл вольфовского учения, необходимо решительно отказаться от представления о рационализме как об узко-рассудочной формальной системе, чуждой какого бы то ни было движения мысли вне рамок школьной логики. Понятие «разума», ratio, является плодотворнейшей идеей этой философии, где это понятие является основным и гносеологически как идея непосредственного усмотрения идеальных истин и онтологически, как идея разумного основания, определяющего не только истины идеального порядка, но и истины опыта, в том числе исторического опыта. Примером развития идей Вольфа в этом последнем направлении служит Allgemeine Geschichtswissenschaft Хладениуса (1752). Хладениус или Хладни (Хладный) ясно проводит идею методологии коллективного предмета, специфичности объекта истории и ее методологических объяснений.

Вместе с оживлением интереса во вторую половину XVIII века к философии Лейбница вольфианство теряет свой по преимуществу школьный характер, идеи лейбнице-вольфовской философии выступают в более подвижных и живых формах, и благотворное влияние их на осознание исторической методологии начинает сказываться все яснее. Появляется целый ряд опытов, начиная с Изелина, философской истории с разных «точек зрения», и методологические проблемы все более приковывают к себе внимание историков и философов. Интересен в особенности Вегелин с его размышлениями по поводу философии истории, где новые методологические идеи находят более осязательные и конкретные применения. Но исключительное значение не только для философии истории, но и для методологии должно признать за «Идеями» Гердера.

Зачисление Гердера в ряды противников рационализма и сторонников так называемой «философии чувства», хотя и оправдывает некоторые историко-философские схемы, но само не оправдывается существом дела. В существенном Гердер скорее продолжатель дела рационалистов, последователь не только Лейбница, но и Спинозы. Методологически наиболее ценным у Гердера является стремление видеть в истории закономерность того же порядка и значения, что и в природе; для него исторический процесс прежде всего есть «продолжение» природного процесса. Ratio рационалистов приобретает здесь конкретную форму разумности как «гуманности», истинным носителем которой является коллективный предмет, человеческий род. Настаивая на причинной определяемости исторического процесса и отводя, следовательно, причинному объяснению первенствующее значение, Гердер не отрицает целесообразности в историческом развитии, и следовательно, методологического значения телеологии. Но он решительный противник понимания цели как извне предложенного к осуществлению «плана», который будто бы выполняется человечеством в его историческом развитии. В этом смысле Гердер прежде всего горячо восстает против Канта с его пониманием исторического процесса, как политического процесса, выполняющего космополитические задачи «вечного мира». Методологически кантовская позиция не может быть оправдана, так как его отнесение истории к области «практического разума» не только тем самым наперед лишает историю теоретического основания, но и вносит в нее методологически недопустимые, посторонние для логической конструкции науки этические и прагматические оценки. Здесь Кант – не шаг вперед в методологии истории, а шаг назад – к прагматической истории. Теоретический же идеал науки, по Канту, как идеал математического естествознания, грозит новым отрицанием научности истории с ее единичным и конкретным предметом, как впоследствии это и обнаружилось, например, у Шопенгауэра. В целом одним из главных источников как вообще философских, так и методологических неудач Канта, является полная утеря им лейбнице-вольфовского ratio, и искажение, таким образом, самого рационализма путем низведения его на степень отвлеченно-рассудочных и формально-логических схоластических построений; кантовское понимание рационализма после Канта становится под его авторитетом господствующим и в высшей степени затрудняющим правильное понимание отношений в сфере философской мысли.