Юлиан Семенов - Неотвратимое возмездие (сборник)

...Оставив позади Ташкент, а затем Сырдарью, Пауэрс пролетел вдоль берега Аральского моря и повернул вправо. Прошел над городами Троицком, Челябинском. Над одним из пунктов сделал поворот на 12°, чтобы пролететь над объектом, отмеченным на карте Шелтоном. Выполнив эту часть задания, Пауэрс в соответствии с маршрутом повернул вправо на 60° и пролетел в этом направлении примерно 20 миль.

Пауэрс тогда не знал, что с момента вторжения в советское воздушное пространство его самолет находился под неослабным наблюдением частей противовоздушной обороны СССР. Когда У-2 оказался на расстоянии более двух тысяч километров от места пересечения им границы и весь характер полета указывал на его разведывательные цели, советские ракетчики в соответствии с приказом, отданным правительством, в 8 часов 53 минуты первой же ракетой сбили самолет Пауэрса.

В кратком, по-военному четком рапорте командир подразделения Советской Армии, сбившего американский самолет, писал:

«...Доношу, что Ваш приказ об уничтожении самолета — нарушителя государственной границы Союза ССР, вторгшегося в пределы нашей Родины 1 мая 1960 года, выполнен в 8.53 — время московское.

При входе самолета в зону огня на высоте свыше 20 тысяч метров был произведен пуск одной ракеты, разрывом которой цель была уничтожена. Поражение цели наблюдалось при помощи приборов. Через небольшой промежуток времени постами визуального наблюдения было зафиксировано падение обломков самолета и спуск на парашюте летчика, выбросившегося с разбитого самолета. О результатах боя мною было доложено по команде и приняты меры к задержанию летчика, спустившегося на парашюте.

А вот свидетельство Пауэрса о завершающем этапе полета:

— В районе Свердловска, примерно на высоте шестидесяти восьми тысяч футов, я произвел поворот самолета и летел приблизительно около одной минуты по прямому курсу. Потом я услышал или, может быть, даже почувствовал какой-то глухой взрыв. Мне казалось, что этот взрыв произошел где-то сзади. Я не мог воспользоваться катапультирующим устройством из-за сил, возникших в падающем самолете... Тогда я открыл фонарь и освободил пристяжные ремни... Парашют открылся автоматически, сразу же после того как я покинул самолет. Тогда я был на высоте приблизительно четырнадцати тысяч футов... Я не успел включить кнопки и рычаги для уничтожения самолета. Для этого не было времени.

ЦРУ требует: если шпион попался, он должен покончить жизнь самоубийством. Полковник Шелтон требовал того же: взорвать самолет, пустить в действие смертоносную иглу, дабы сохранить тайну У-2 и его оборудования. Однако инстинкт самосохранения оказался сильнее наставлений деятелей ЦРУ, четыре года обучавших Пауэрса. Шпион не торопился уходить из жизни, хотя и не был уверен в том, что когда-нибудь сможет получить лежавшие в банке доллары.

Естественно, хозяева Пауэрса не могли примириться с таким финалом. Известный военный обозреватель США Болдуин в статье, опубликованной 9 мая 1960 года в газете «Нью-Йорк тайме», осуждал не шпионаж вообще, а только неудавшийся шпионаж; возмущался не самим фактом шпионажа, а поведением пилота сбитого самолета, который не выполнил точного и недвусмысленного приказания — покончить с собой, если дела пойдут не так, как планировало ЦРУ.

О том, как развивались дальнейшие события, рассказывает один из очевидцев и их участник шофер Леонид Алексеевич Чужакин.

— Утром 1 мая 1960 года, — показывал он на суде, — я на легковой автомашине выехал в соседнюю деревню и по возвращении обратно, примерно в 11 часов по местному времени, услышал взрыв. Заметив стоящего недалеко Сурина, я остановил возле него машину и спросил, что случилось. Он показал вверх, и я заметил в воздухе парашютиста.

Мы направили машину к ожидаемому месту приземления парашютиста, помогли парашютисту освободиться от парашюта, шлемофона, перчаток. Он нам ответил на непонятном для нас языке. Это нас сразу насторожило. Заметив у него длинноствольный пистолет, мы сразу его обезоружили и решили передать органам госбезопасности. Когда мы усаживали парашютиста в машину, то спросили, сколько было летчиков, показав пальцами, — двое или один. Летчик показал, что он был один.