Владимир Абаринов - Голливуд и Сталин - любовь без взаимности

Вышинский:Вы учитывали тот факт, что при осуществлении вашего плана рабочие заводов будут обречены на гибель?

Ягода:Человеческие жертвы были неизбежны. Раз уж мы решились следовать этим курсом, мы не могли принимать в расчет немногие жертвы.

Вышинский:Пятаков! Вы тоже были согласны принести невинные жертвы ради ваших, скажем так, честолюбивых планов?

Пятаков:Более или менее…

Вышинский:Не отвечайте мне «более или менее»! Да или нет?

Пятаков:Да.

Вышинский:Ответ, по крайней мере, откровенный. Гражданин Ягода! Вы признали, что все эти многочисленные акты терроризма и саботажа были частью плана ослабления Советского Союза. Вы принимали участие в составлении этой программы?

Ягода:Мы все участвовали. Но в основном это была программа Троцкого.

Вышинский:Вы заявляете это, потому что точно знаете?

Ягода:Я не встречался с Троцким, если вы это имеете в виду. Его нет в стране.

Вышинский:Да, это мне известно. Но откуда же вы знаете, что приказы, которые вы исполняли, отдавал Троцкий?

Ягода:Потому что он присылал нам письма с указаниями. Кроме того, двое наших поддерживали с ним прямой контакт.

Вышинский:Кто эти двое?

Ягода:Пятаков и Крестинский.

Вышинский:Подсудимый Крестинский! Вы слышали заявление, которое только что сделал Ягода?

Крестинский:В основном.

Вышинский:В основном? Вы сидите рядом с ним. Вы плохо слышите?

Крестинский:Нет.

Вышинский:Ягода! Вы узнаете в этом человеке лицо, находившееся на связи с Троцким?

Ягода:Это тот самый человек, хотя тогда он, пожалуй, выглядел иначе.

Вышинский:Вы слышали это, гражданин Крестинский?

Крестинский:Да, слышал.

Вышинский:Это правда?

Крестинский:Нет. Я не троцкист. Я не имею с ним ничего общего.

Вышинский:Подсудимый Розенгольц! Вы слышали оба заявления. Какое из них истинное?

Розенгольц:Крестинский говорит неправду.

Вышинский:Подсудимый Гринько! Крестинский говорит правду?

Гринько(бывший нарком финансов): Нет.

Вышинский:Откуда вам это известно?

Гринько:Я был в числе присутствующих, когда он излагал нам программу Троцкого. Мы обсуждали способы ее осуществления.

Вышинский:Где происходили эти совещания?

Гринько:Иногда у него в кабинете, иногда — у меня, в народном комиссариате финансов.

Вышинский(Крестинскому): Полагаю, вы слышали все.

Крестинский:Я плохо себя чувствую.

Вышинский:Понимаю. У меня больше нет вопросов, товарищ председательствующий.

Весь этот диалог выдуман сценаристом Говардом Кочем и послом Дэвисом. Вместе с тем в нем слышатся отголоски реальной стенограммы, которая была опубликована, в том числе на иностранных языках. Так, например, Николай Крестинский стал единственным из обвиняемых на третьем московском процессе, отказавшимся признать себя виновным. Для Вышинского и Ульриха это стало большой неожиданностью. Вот что он сказал согласно стенограмме:

«Председательствующий.Подсудимый Крестинский, вы признаете себя виновным в предъявленных вам обвинениях?

Крестинский.Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником „право-троцкистского блока“, о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».

Однако уже на следующий день, после того как ночью с ним поработали лубянские следователи, Крестинский был сломлен.

«Вышинский.Если верно то, что говорил здесь Раковский, то будете ли вы продолжать обманывать суд и отрицать правильность данных вами на предварительном следствии показаний?

Крестинский.Свои показания на предварительном следствии я полностью подтверждаю.

Вышинский.Что значит в таком случае ваше вчерашнее заявление, которое нельзя иначе рассматривать как троцкистскую провокацию на процессе?

Крестинский.Вчера под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать правду, не в состоянии был сказать, что я виновен. И вместо того, чтобы сказать — да, я виновен, я почти машинально ответил — нет, не виновен.