Игорь Фроянов - Уроки Красного Октября

Необходимо заметить, что немцы и до того порой понимали несовпадение своих интересов с интересами Парвуса. Об этом, в частности, свидетельствует советник германского посольства в Стокгольме фон Ритцлер, сказавший в одном из посланий министру Бергену о том, что «наши (немцев и Парвуса. – И. Ф.) интересы опять совпадают» [316]. Следовательно, бывало и так, что они не совпадали. И немцы это понимали. И все же многие из высокопоставленных немецких чинов проявляли удивительную доверчивость к Парвусу. Тот же фон Ритцлер писал о нем в декабре 1917 г.: «Он действительно выдающийся человек, и у него масса прекрасных идей. Может оказаться, что скоро нам будет смысл строить свою русскую политику, опираясь на более широкие круги, чем те, которые представляет Ленин. И в этом случае он для нас очень нужен» [317]. А несколько раньше, в апреле названного года, германский посол в Копенгагене Брокдорф-Ранцау так отзывался о Парвусе: «Гельфанд реализовал несколько чрезвычайно важных политических мероприятий» и в России «он был одним из первых, кто работал на то, что составляет нашу цель… он чувствует себя немцем, а не русским, несмотря на русскую революцию, которая должна его реабилитировать… он был бы чрезвычайно полезен не только в решении вопросов международной политики, но и внутренней политики империи» [318].

Патриот Германии Гельфанд, чувствующий себя немцем, чрезвычайно полезный в делах внутренней жизни империи, – какая поразительная (если не подозревать здесь сговор) доверчивость, слепота и наивность! Правда, в Германии были политики, которые недоверчиво и скептически относились к Парвусу. К ним, по-видимому, принадлежал министр иностранных дел Готлиб фон Ягов. Но большинство, похоже, так и не поняли подлинных планов Парвуса, стремившегося не только уничтожить историческую Россию, но и заодно ликвидировать монархию в Германии.

Итак, финансирование революции в России, осуществлявшееся Парвусом, состояло из «немецких денег», а также «денег Парвуса». Первые служили прикрытием для вторых, что до сих пор сбивает с толку исследователей, «зациклившихся» на «немецких деньгах».

Какие бы крупные суммы ни тратили немцы, Парвус и его наставники на революционное разложение России, они могли быть уверены, что вернут их с избытком. Такую уверенность подсказывал многолетний, можно сказать вековой, исторический опыт. Преобразования, перестройки, реформы, революции в России, приводившие российское общество в состояние деструкции и разлада, всегда сопровождались утечкой на Запад огромных богатств. Даже с этой точки зрения наши западные соседи были заинтересованы в том, чтобы русский народ почаще был охвачен такого рода переделыванием своей жизни.

Эпоха Петровских реформ расплодила массу мздоимцев и казнокрадов, которые в сутолоке преобразований сколотили несметные состояния. Это было, по выражению современного исследователя криминального прошлого, «шальное время, когда сын конюха мог стать герцогом, крестьянка – императрицей… Это было время, когда огромные российские капиталы оседали в лондонских и амстердамских банках» [319]. Особенно отличился здесь «светлейший князь» А. Д. Меншиков, который алчным своим нутром чувствовал «всю непрочность института частной собственности в России» и потому вывозил наворованные деньги за границу. Он поместил в лондонский и амстердамский банки 9 млн. руб. а также на 1 млн. руб. бриллиантов и разных драгоценностей [320]. Богатства по тем временам сказочные. Капиталы, добытые лихоимством и воровством, Меншиков тайно переправлял на Запад с помощью посредников, таких, например, как венский резидент Авраам Веселовский, который и себя, конечно, не забывал [321]. Некоторые суммы Меншиков «размещал в западных банках совершенно открыто. Переводы этих денег производились в целях обеспечения внешнеторговых операций светлейшего князя. О масштабах «заморской» торговли Александра Даниловича можно судить по тому факту, что в 1726 году он отправил в Амстердам 14 099 пудов только почепской пеньки» [322].

Из следственного дела П. П. Шафирова узнаем, что и этот «птенец гнезда Петрова» имел деньги, очевидно, не малые, «вне государства», т. е. на Западе [323].

Характерное зрелище являют собой братья Соловьевы, Дмитрий и Осип Алексеевичи. Дмитрий Соловьев был назначен в 1710 г. обер-комиссаром в Архангельск для осуществления внешней торговли. А несколько ранее, в 1707 г., Осип Соловьев прибыл в Голландию в качестве комиссара по приему и реализации казенных российских товаров. В их руках оказалась торговля пшеницей, рожью, льном, смолой, пенькой, вывозимыми из России. Стало быть, в 1710 г. «сложилась уникальная в истории отечественной номенклатуры ситуация: один брат распоряжался закупкой экспортных товаров, другой – их продажей в Западной Европе. Для предприимчивых и авантюристичных Соловьевых пробил час» [324]. Начала действовать «организованная братьями-комиссарами международная преступная группа. Располагая широкими должностными полномочиями, имея в своем распоряжении значительные суммы казенных капиталов, Дмитрий и Осип Алексеевичи развернули невиданную по масштабам контрабандную торговлю запрещенными к частному вывозу товарами – в первую очередь хлебом. Действуя через подставных лиц, Д. А. Соловьев закупал в Архангельске параллельно казне зерно, которое затем, минуя таможню, отгружалось в Амстердам. Далее в дело вступал Осип Алексеевич. Прибыль братья помещали в голландские и английские банки» [325]. В Голландии братья приобретали алмазы и недвижимость. Приобретение недвижимости намекает на то, что Соловьевы «намеревались, набрав капиталы, свернуть криминальный промысел и, покинув нестабильную Россию», поселиться в Голландии или Англии [326]. Не случайно Осип Соловьев, как об этом свидетельствовал сам Петр I, был «написан бургиером амстердамским», т. е. имел, выражаясь современным языком, двойное гражданство. Чем не картинка из дня нынешнего?!