Геза Вермеш - Христианство. Как все начиналось

Взаимное пребывание – Отец в Сыне, а Сын в Отце – возводит Сына на мистические высоты и означает обожествление Христа. Отец и Сын обладают одним знанием и одной славой. В каком-то смысле они равны (хотя и не всегда – см. далее). Более того, Христос описан как подлинный образ Божий. Поэтому он имеет право сказать: «Видевший Меня видел Отца» (Ин 14:9). Сын и Отец едины, и это абсолютное прославление Сына затрагивает всех верующих.

Воплощение Сына произошло не только для того, чтобы искупить человеческие грехи, но и для того, чтобы верующие достигли обожения. Земная миссия Сына даст возможность ученикам Христа взойти в небесные обители, – картина, в которой есть нечто пантеистическое – но единение Сына с Отцом вечное и предшествует созданию вселенной. Эта Иоаннова концепция, вкупе с учением о Логосе, о котором речь далее, послужила отправной точкой для многих христологических размышлений II–III веков.

Концепция предсуществования, которая доминирует в Прологе, ярко выражена в одном из знаменитых речений «Я есмь». Это образные речения типа: «Я есмь хлеб жизни» (Ин 6:35); «Я есмь путь, истина и жизнь» (Ин 14:6). Однако в одном полемическом отрывке данная формула встречается сама по себе, без предиката. Контекст такой: группа иудеев недовольны Иисусом за слова, что слушающие его учение не вкусят смерти – мол, речи одержимого, ибо если даже святые патриархи и пророки библейского прошлого умерли, как могут ученики Иисуса избежать могилы? Неужели он больше Авраама? На это Иисус дает неожиданный ответ: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин 8:51–58). Смысл его не раскрывается, но судя по всему, имеется в виду древнее иудейское представление о том, что имя Мессии было создано Богом в вечности, до сотворения мира, и впоследствии открыто Аврааму. Следовательно, Христос мистически существовал в форме своего имени еще от основания вселенной, задолго до рождения праотца еврейского народа.

Подсознательно евангелист понимал, что выходит за рамки иудаизма, который был для него родным (если «Иоанн» происходил из эллинизированных иудеев, как я склонен думать) или воспринятым (если он языческий прозелит из Эфеса, как предполагает А.Луази1). Тем не менее при всем своем тезисе о единстве Иисуса с Богом Иоанн не предполагал стопроцентного равенства между ними. Он делает оговорку. Хотя Иисус у него произносит фразу: «Я и Отец – одно» (Ин 10:30), кощунственную с точки зрения враждебно настроенных слушателей, дальше идет следующий образный отрывок:

Следует подчеркнуть, что всюду в Четвертом Евангелии Сын стоит ниже Отца. Отец всегда выше Сына. Именно Отец посылает Сына, а не Сын – Отца. Сын подражает Отцу, а не наоборот. Весть, которую возвещает Сын, берет начало у Отца (Ин 5:19; 7:16). И есть как минимум один отрывок, в котором недвусмысленно обозначен подчиненный статус Сына. Иисус говорит: «Отец Мой более Меня» (Ин 14:28). Это заявление совершенно несовместимо с идеей соравенства. Трансцендентный вихрь возносил Иоанна на седьмые небеса, но время от времени базовый иудейский монотеизм давал о себе знать.

Как бы то ни было, последнее (а в плане литературной композиции – первое) слово в мистической концепции Иоанна, согласно которой Сын от вечности пребывал на небесах, было сказано в Прологе Четвертого Евангелия (Ин 1:1–18). Этот Пролог – настоящая богословская жемчужина.

Иисус – Агнец Божий

Иоаннов Сын Божий не только открывает Отца и ведет верующих к обожению, но и спасает и искупает их, принося себя в жертву. Неслучайно Иоанн называет Иисуса «Агнцем Божиим», – метафора, которой нет у синоптиков, но которая имеет косвенную параллель у Павла (1 Кор 5:7: Христос как пасхальный агнец). В Четвертом Евангелии об Иисусе как «Агнце ( amnos ) Божьем» публично говорит Иоанн Креститель, тем самым намекая на идею искупления: Иисус есть «Агнец Божий, который уносит грех мира» (Ин 1:29, 36). С дюжину раз Христос именуется «Агнцем» ( arneion – другое греческое слово) в Апокалипсисе, но никогда не «Агнцем Божьим» ( amnos Theou ).