Михаил Ульянов - Возвращаясь к самому себе

К великому моему сожалению, я много их видел, вижу и до сих пор, этих горловых, в самых разных сферах деятельности. И это закономерно и естественно было для той нашей жизни: приро-да верховного непогрешимого вождя всех народов, как солнце в капле воды, отражалась в любой крохотной росинке - в самовосприятии начальника любого масштаба. Известная присказка "Я начальник - ты дурак" с точностью математической формулы отражает это явление - горлов-щину.

И вот когда мы начали репетировать - а мне досталась роль Горлова, - я для себя опреде-лил этот образ как сатирический. Мне было интересно поднять этот характер до символа. Вместе с режиссером Евгением Симоновым мы старались сгустить, сконцентрировать это явление до сати-ры едкой, беспощадной. Это был уже не драматический образ, совсем нет! Через тридцать лет пос-ле войны военная по содержанию пьеса служила злобе текущего дня, его гражданским проблемам.

Горловщина... Горлов... Манера поведения этого человека, его лексика, его походка, его ощу-щение себя в мире - все подавалось в преувеличенном виде, в чем-то было доведено до абсурда. Мой Горлов плохо говорил, потому что никогда не учился хорошей речи, не считал это нужным. Зачем ему - раз он и так большой начальник?! Он и ходил этаким барином, зная, что все перед ним расступятся и отведут ему лучшее место. Он садится не на стул, а на трон. Он безапелляцио-нен до полной дурости.

В спектакле есть сцена, где он танцует "цыганочку" - в постановке сорок второго года ее нет, а в нашей постановке танец Горлова убедительно демонстрирует, что для этого человека все - в прошлом. Горлов танцует лихо, с присядкой, но присядку-то уже не может сделать не опира-ясь на стулья. Силы уже не те, легкость - не та, одолела грузность... Он-то помнит, какой он был звонкий да громкий, и не возьмет в толк, что сегодня-то он, как его присядка, одна показуха. И внутренне он пуст. А он не осознает этого, не понимает, куда его несет. Он одно затвердил: не должно ничего происходить без его ведома, без его участия.

Характер складывался ядреный, злой, беспощадный - очень резко подчеркнутый. И у меня, и у театра была точная позиция по отношению к подобным людям.

Надо сказать, что мой герой вызывал у многих горестное недоумение: дескать, что это Ульянов играет Горлова таким идиотом, монстром? Могли ли быть на самом деле подобные дураки? Да, наверное, абсолютно вот такие дураки, возможно, бывают не так часто, хоть и встречаются. Но я, актер, занимаюсь не портретированием, не фотографическим запечатлением определенного человека - Горлова, - я должен обобщать явление. И в том нашем спектакле явление было обобщено до готовности к самоискоренению, к уничтожению. Я, актер, не разбирал, не мотивировал, чем вызваны его действия, - я над ним просто издевался. Я хотел, чтоб люди смеялись над ним, узнавали в нем известных им деятелей, и тем самым вооружались против них, не тушевались перед подобными Горлову.

Мне хотелось помочь людям победить горловщину, чтобы она исчезла с лица нашей земли, потому что не только смешно, но и страшно, не только грустно, но и опасно, если сидит на том или ином месте дурак, который считает, что умнее его никого нет.

Я знаю, многие военные на меня обижались и обижаются, некоторые даже писали письма, считая, что я занимаюсь злым делом - играю на руку неизвестно кому. Не знаю, может быть, кому-то из моих корреспондентов показалось, что он, побывав на постановке "Фронта", как бы посмотрелся в зеркало. Знаю другое: я играю на руку только одному - чистоте наших граждан-ских отношений, разумности и нравственности нашей жизни.

Не открывая то или иное вредное явление, не выводя его на свет Божий, не обнажая движу-щие его пружины, мы тем самым как бы соглашаемся с ним, как бы считаем естественным проти-воестественное явление. Для того чтобы строить новую жизнь, все время нужны новые подходы, новые возможности, новые ключи, новые задачи, новые решения. Идти вперед, все время сверяясь со старыми установками, оглядываясь на позавчерашний день и его нормы, нельзя, невозможно. Эти старые установки и нормы тормозят движение. И вот один из страшных, смешных, но страш-ных тормозов тогдашней нашей действительности я и постарался показать в спектакле "Фронт" по пьесе Александра Корнейчука.

А явление горловщины долговечнее и цепче, чем отдельно взятый и показанный в свое время генерал Горлов.

Через десять лет после "Фронта" я как бы снова встретился со старым знакомым, только теперь увиденным с несколько другой стороны - со стороны его частных, семейных отношений. Правда, это был фильм. Он так и назывался "Частная жизнь". И мне предложили роль некоего крупного хозяйственного и партийного деятеля по фамилии Абрикосов. Так же, как и Горлов, мой киногерой проработал всю жизнь добросовестно и честно, делал все, чтобы выполнить поставлен-ные перед ним задачи, что называется, горел на работе. Всегда считал, что наиглавнейшее в его жизни - это его работа, его дело, а что на семью ему никогда не хватало времени и сил, так это по морали таких людей государственных - и того времени было вполне естественно и обыкнове-нно. И до поры до времени - в течение долгих лет, пока работал, он не ощущал какого-то диско-мфорта, напротив, чувствовал себя хозяином жизни, нужным народу - никак не меньше. Да, это был тот же Горлов в ином обличье, но с той же нравственной глухотой, с тем же непробиваемым эгоцентризмом и упоенностью своей государственной ролью. Однако здесь, в фильме, слом моего героя произошел по самой заурядной причине: он выходит на пенсию. И теперь, когда вся мишура госдеятельности осталась за порогом его служебного кабинета, он вдруг увидел, что совершенно одинок и словно бы никому не нужен. Да, у него есть сын. Но сын, оказалось, совсем иной чело-век, чем должен бы быть у такого, как он, деятеля. Сын вырос как бы мимо него, вне его внима-ния. Они чужие друг другу.