Михаил Ульянов - Возвращаясь к самому себе

И что же сегодня с театрами? Что для них принесла эта стремительная река? Этот напряжен-ный трагизм самой жизни? По всему видно, он разрушил, обесцветил, обескровил былую эстетику ассоциативного искусства театра, сделал ненужным его эзопов язык - еще вчера такое безотказ-ное и действенное оружие.

Я уже говорил о "нормально-прохладном" восприятии зрителем нашего такого остро-совре-менного по смыслу спектакля "Мартовские иды". А что же "Таганка"? И там то же самое. И там "нормально прохладно" от вдруг упавшего внимания зрителей. Театр-борец Юрия Петровича Любимова словно в недоумении перед свершившимся: бороться как будто не с кем. Театр словно потерял голос. Или так: его слышат, но не потрясаются, не вбирают в себя как откровение - а так было когда-то... Юрий Петрович потерял сегодня своего зрителя. Это не его беда, это - трагедия. Он не может сегодня найти новых красок, новых слов. Он их ищет. Но слова эти действительно должны быть особенными, иными, чем те, которыми проповедовал театр в годы сопротивления режиму.

Мне это напоминает первые годы после войны, - я был тогда мальчишкой, но помню, как возвращались фронтовики и как трудно было им приноравливаться к новой для себя жизни. Ведь они уходили на войну - многие - прямо из школы, с первых курсов институтов или техникумов, они уходили, еще и не попробовав обычной рабочей гражданской жизни, и, повзрослев на войне, теперь, слава Богу, вернувшись, должны были начинать новую, негероическую, хоть и очень труд-ную, бедную повседневную жизнь. И они маялись, они скучали в этой жизни. Тяжело привыкали к новым для себя условиям... Как раз о таком состоянии молодых фронтовиков, вернувшихся домой, написал свою повесть "Студенты" Юрий Трифонов. С этой повестью он вошел в литературу как писатель, удивительно чутко слышащий жизнь, ее новые, еще до того не звучащие, ноты, звуки, настроения.

Тогда появилось и еще несколько произведений вот именно об этой растерянности военных людей, после трех-четырех лет в окопах вернувшихся в нормальную жизнь. Искусство поразитель-но слышит жизнь, ее настроения, ее вызов. И, конечно, в сегодняшней буче и каше уловит, навер-ное, уже улавливает ее ведущий звук, лейтмотив, отзовется и развернет перед читателем, слуша-телем, зрителем их собственные стремления, их жажду.

Театры сегодня в поиске того, может быть, очень простого сценического действия, которое приведет в зрительные залы людей, жаждущих понять: кто мы сегодня? что нам нужно, чтобы почувствовать свою человеческую высоту, свою необходимость в жизни?

Театр должен уловить душевное тяготение зрителя. Здесь заложен краеугольный камень успеха или неуспеха того или иного произведения.

И мы ищем. Ищем все в тех же драгоценных кладовых русской классики. У нас на малой сцене поставили "Без вины виноватых" Островского. Поставили просто, естественно, без ассоци-аций и аллюзий, без проекций на день текущий.

Может быть, потому, что там заняты наши мастера - гордость вахтанговцев - Юлия Борисова, Людмила Максакова, Владимир Этуш, Василий Лановой, Юрий Яковлев, Вячеслав Шалевич, - зритель, что называется, валом валит. Билетов не купить и за месяц. Да, зал, где идет спектакль, очень мал, но не потому же в самом зале во время действия такая праздничная, взвол-нованная, живая атмосфера, я бы сказал, какая-то умиленность и растроганность. Зритель благо-дарен артистам за эти часы чистого человеческого сопереживания с их героями, когда-то давным-давно переставшими быть. Провинциальные актеры, которых играли наши столичные мастера, так же любили, страдали, надеялись, отчаивались и снова верили, как и мы, ныне живущие, кто бы мы ни были.

Да, узнаваемость страстей человеческих во все обозримые века позволяет сегодня существу-ющему театру черпать и черпать из поистине бездонного кладезя драматургии всех времен и наро-дов. Но не всегда бывает так, что черпнул - и вот она - золотая рыбка успеха. И мы спорим в театре, выбирая, что же взять в текущий репертуар. Режиссер предлагает "Ревизора" или чехов-скую "Чайку". Мне же кажется, что стало некоей навязчивой модой - все время трактовать Чехо-ва или Гоголя на свой лад и ряд. Будто каждый театр старается найти в Чехове нечто, что еще никто не находил. Да, и Чехов, и Гоголь - великие знатоки человека, но я просто боюсь моды, которая и в театральном репертуаре, бывает, так же принудительно-непременна, как штаны-джинсы, - они буквально на всех: кому ладно, а на ком и безобразно...

Что ж, наш Островский имеет успех, но может быть, как раз потому, что эту пьесу Островско-го ставят, как в первый раз.