Эдгар Уоллес: Кинг Конг

- Сначала профиль! - приказал Денхам, Он навел камеру и включил ее. Когда я начну крутить ручку, замри на минуту. Вот так. Потом медленно повернись ко мне. Смотри на меня, Сделай удивленное лицо. Потом улыбнись. Потом прислушайся. Затем рассмейся. Ясно? Камера!

Анна повторила все, что сказал Денхам. Это было легче, чем она ожидала: по крайней мере ничем не отличалось от того, что ей когда-то приходилось делать на студии. За спиной Денхама матросы возбужденно обсуждали происходящее.

- А мне она не очень.

- Ты хочешь сказать, что она не шикарна?

- А, может, он и меня захочет снять в своей картине? - вступил в разговор Лампи.

- Тратить на тебя пленку? Даже и не думай, Лампи. Он не возьмет на себя такой риск.

- Все было прекрасно, - сказал Денхам и кивнул, разрешив расслабиться. Мне надо сменить фильтры.

- Вы всегда снимаете картины сами? - спросила Анна.

- Со своей первой африканской картины. Мы снимали разъяренного носорога, когда мой оператор испугался и удрал. Тупоголовый! Ведь я стоял с ружьем рядом с ним. Он засомневался, смогу ли я пристрелить носорога вовремя. С тех пор я больше не связываюсь с операторами. Я все делаю сам.

Энглехорн, продолжавший равномерно двигать челюстями, подошел к Дрисколу, который стоял нахмурившись.

- В чем дело, Джек?

- Что-то меня беспокоит, - ответил помощник. Не нравится мне эта таинственность...

- Ну, мы ведь плавали с ним уже дважды, - напомнил Энглехорн. - На этот раз тоже все будет в порядке.

- Но теперь на борту женщина,

- Это его дело, - ответил Энглехорн.

- Продолжим, Анна! - скомандовал Денхам. - Встань там. Когда я начну снимать, медленно подними голову. Ты должна быть абсолютно спокойна. Ты не ожидаешь ничего увидеть. Ясно? Камера!

Возбуждение от съемок быстро передавалось от зрителя к зрителю. Только Денхам был полностью погружен в работу, все эмоции были отброшены. Его лицо напряглось и покраснело, словно он хотел передать свое настроение Анне.

- Гляди наверх! Медленнее, медленнее. Ты спокойна, ты ничего особенного не видишь. Подними голову выше. Еще выше. Вот так! Теперь ты увидела это. Ты поражена. Ты не веришь своим глазам. Твои глаза расширяются. Шире. Это ужасно. Но ты очарована. Ты не можешь отвести взгляда. Ты не можешь двигаться. Что это? Ты беспомощна, Анна! У тебя нет шанса! Что ты можешь сделать? Куда ты можешь бежать? Ты беспомощна, беспомощна. Но ты можешь кричать! Это единственная твоя надежда. Ты можешь кричать! Нет, не можешь. Ты словно парализована! Пытайся закричать, Анна. Может быть, если ты отведешь взгляд, ты сможешь закричать. Пытайся отвести глаза. Нет, ты не можешь, но ты их можешь закрыть, Анна. Закрой глаза рукой, Анна. И кричи! Кричи Анна, от этого зависит твоя жизнь!

Закрывшись рукой и словно уменьшившись в своем пышном наряде, Анна закричала. Ее дикий крик был подхвачен и унесен ветром. Это был крик настоящего ужаса. Денхам добился того, чего хотел. Анна не симулировала страх. Она была напугана. Это был такой правдивый крик, что Игнате заметался в панике и спрятала свою маленькую головку на груди Лампи.

- Великолепно! - закричал Денхам и вытер вспотевший лоб. - Сестричка, никто не смог бы сделать этого лучше.

Дрискол схватил плечо Энглехорна.

- О, боже! - прошептал он - Хотел бы я что-нибудь узнать. Зачем он заставляет ее это делать? Что она должна увидеть?

- Успокойся! - также шепотом сказал Энглехорн. Его челюсти продолжали по-прежнему методично двигаться. - Я полагаю, ему можно верить. Мы должны ему верить.

Глава четвертая

Тупой, похожий на утиный, нос "Вандары" рассекал спокойную, маслянистую гладь моря. Гребни вспененных волн накатывали на ее поржавевшие борта и сужались к корме. "Вандара" легко шла по океану, ее мощный мотор развивал скорость до четырнадцати узлов.

Атлантика осталась далеко за кормой. Медленный дрейф через Панамский канал тоже был позади, потом проплыли мимо длинной гряды Гавайских островов, заплывали в Японию за топливом, прошли Филиппины, в Борнео, Суматру. Скорость была по-прежнему четырнадцать узлов.

Направление держали на юго-запад. Время было около полудня. Стояла жара. Было так жарко, что команда ходила в одних брюках и майках, раздеваться дальше им не позволяло присутствие женщины. Лампи, забравшийся в тень со своим неразлучным Игнате, был раздет по пояс, как индеец племени Сиу. На его жилистом теле можно было без труда сосчитать крупные толстые ребра. На нем были потрепанные штаны, доходившие ему до старых острых лодыжек.