Николай Лузан - Между молотом и наковальней

После таких новостей в «Стекляшке» надолго воцарилось гнетущее молчание, каждый ушел в себя. Адгур болезненно поморщился, ноющая боль в раненой ноге снова напомнила о том, что он хотел бы навсегда вычеркнуть из своей жизни.

Его взгляд упал на пустующий уже второй месяц стул, который занимал некогда закадычный друг Отар Берзения, и эти душевные муки только еще больше усилились. Отар, с которым во время войны они делили последний патрон и кусок хлеба, превратился в заклятого врага. И если бы тогда, двенадцать лет назад, кто-то сказал ему, что им придется стрелять друг в друга, то он посчитал бы его за сумасшедшего. Но сумасшедшими оказались они с Отаром! Всего за три месяца старая дружба превратилась в прах.

«Как?! Почему такое могло произойти?» — спрашивал сам себя и не находил ответа Адгур.

Политика, к которой он всегда был равнодушен, безжалостно вмешалась в его жизнь и вывернула наизнанку. Она заставила забыть обо всем и превратила всех в настоящих зомби. В тот день 12 ноября, когда они — Энрик, Авик, Денис, Теймураз, Масик и десятки других ребят — ринулись навстречу автоматным и пулеметным очередям охраны, чтобы разблокировать парламент, кабинет министров и администрацию президента, он страшился только одного — столкнуться лицом к лицу с Отаром. В те мгновения ему не хотелось ни победить, ни жить. Но, к счастью, судьба милостиво сохранила им жизни.

Сегодня в очередной раз они — и не только они, а вся Абхазия — стояли перед неразрешимым выбором. Стрелки часов торопливо бежали по циферблату, неумолимо приближаясь к роковой черте, что в этот вечер незримо пролегла через каждый дом и через душу каждого, в том числе и мою.

Все мое существо восставало против безжалостного бега времени, отсчитывающего секунды и минуты, возможно, этой последней поездки в Абхазию. Красноречивым напоминанием тому служили суматошно суетившиеся в потемках перед гостиницей и на подходах к госдаче бойцы из управления охраны. Несмотря на то что нудный моросящий дождь временами переходил в настоящий ливень, они ни на минуту не прекращали работу и продолжали с ожесточением долбить неподатливую землю кирками и ломами, отрывая в полный профиль окопы и готовя позиции под пулеметные гнезда.

Справа, за летней беседкой, в десятке метров от парадного входа госдачи, на глазах росла внушительная стена из мешков с песком. Наверху, над гостиницей и опустошенной мародерами мрачной трехэтажкой бывшего элитного санатория партийцев, равнодушно взиравшей пустыми глазницами-окнами на замерший в напряженном ожидании город, мелькали чьи-то серые тени и доносился загадочный металлический стук. Время от времени то тут, то там на склоне горы, подобно гигантским светлячкам, вспыхивали таинственные огни. Это минеры в свете электрических фонарей и керосиновых ламп лихорадочно минировали «противопехотками» горные тропы и устанавливали «растяжки» в зарослях рододендрона и папоротника, чтобы не допустить прорыва штурмовых отрядов генерала Мераба Кишмарии со стороны гор.

В самой гостинице и столовой, где которые уже сутки томились в ожидании затянувшейся развязки сторонники Рауля Хаджимбы и бойцы из спецгруппы Нодара Хашбы, казалось, сам воздух начал звенеть от невыносимого нервного напряжения. Слухи один невероятнее другого, едва ли не каждый час приходившие сюда из города, о вот-вот готовом начаться штурме резиденции президента еще больше взвинчивали и без того накрученные нервы бойцов и мрачных телохранителей премьера Нодара Хашбы.

В холле гостиницы непрерывно трезвонили телефоны, им вторили комариным писком сотовые, звучали отрывистые команды, после которых подвижные группы в очередной раз отправлялись «отбивать атаку» «багапшистов». В сутолоке и гаме голосов бойцов как-то потерялись дежурные — Оксана и Индира.

Девушки не спали вторые сутки и были измотаны не столько бессонницей, сколько неумолимо надвигающейся и кажущейся уже неотвратимой страшной бедой. Случайный выстрел или разрыв гранаты в один миг могли разрушить еще каким-то чудом сохраняющийся хрупкий мир и стать тем самым детонатором к чудовищному взрыву, который навсегда похоронит под руинами бессмысленной и братоубийственной войны их всех, а вместе с ними и саму Абхазию.

Чуткие женские сердца Оксаны и Индиры всячески противились и отказывались принимать то, что, возможно, через несколько мгновений безжалостная смерть заберет жизни у таких молодых, сильных и красивых Ибрагима, Кавказа, Аслана, Отара и тех, кто сейчас мок под проливным дождем в окопах и секретах на подступах к турбазе «Абхазия», к госдаче и у дома президента Владислава Ардзинбы. Это было каким-то запредельным абсурдом и не укладывалось в голове! Всего несколько месяцев назад они, тогда еще вместе с Адгуром, Масиком, Бесиком и Тимурчиком, оказавшимися «багапшистами», часами просиживали у стойки бара, на открытой летней площадке и беззаботно, как это свойственно молодым ребятам, смеялись над пустяками и дурачились, словно малые дети.