Николай Лузан: СМЕРШ. Один в поле воин

«Расстреливают на рассвете!» — вспомнил Петр, и предательская слабость разлилась от живота к ногам.

О том же подумал бывший шахтер и мрачно обронил:

— Кажись, по нашу душу.

— Не хочу, не хочу!.. — взвизгнул молоденький боец.

После короткой возни над засовом дверь в сарай распахнулась, и на пороге возникла сутулая фигура. Лунный свет упал на лицо.

— Сычев?!! Ты? — не поверил своим глазам Петр.

В его голосе смешались радость и облегчение. Ответ Сычева заглушил скрип ржавых петель. Дверь захлопнулась, и сарай снова погрузился в кромешную темноту.

— Серега, двигай сюда! — позвал его Петр.

Тот, громыхнув попавшей под ноги жестянкой, пробрался к нему и опустился рядом. Несколько минут прошли в тишине, первым заговорил Сычев и с горечью произнес:

— Кажись, отвоевались, Иваныч? Кто бы мог подумать, что так все кончится?

— М-да, — не нашелся что ответить Петр.

— Неужели капец, Иваныч?

— Ты, это брось, еще поживем.

— До утра, а потом перед строем шлепнут.

— Погоди хоронить себя! На одном Макееве свет клином не сошелся, разберутся.

— А-а-а… Все они одним миром мазаны. Им везде враги мерещатся.

— Есть еще наши ребята, и они свое слово скажут, — Петр все еще сохранял надежду на благополучный исход.

— Да, хто их слушать-то будет! У Макеева одна бумага все перевесит, — потерянно произнес Сычев.

— Туфта это! — отмахнулся Петр.

— Не, ни туфта, Иваныч. Там такая бумага, не отвертишься!

— Какая? Чья?

— Эта как ее… Ориентировка!

— Ориентировка?! От кого?

— Погоди, Иваныч, не сбивай! Кажись от Рязанова. Нет, от Рязанцева.

— Да хрен с ней с фамилией! Кто такой?

— Начальник Особого отдела 6-й армии.

— Начальник Особого отдела?! — упавшим голосом произнес Петр, и спину обдало холодом.

То, что сейчас он услышал, не походило на театральную сцену с потрясанием бумагами и папкой, которую перед ним разыграл Макеев. Ориентировка — это тебе не донос сверхбдительного красноармейца; по ней без всякого следствия и суда ставили к стенке. Теперь Петра терзал только один вопрос: какое отношение она имела к нему? — и он насел на Сычева.

— Что в ней написано? Что?!!

— Щас, щас… — вспоминал тот. — Э-э-э… Принять меры по задержанию этих, ну, агентов, немецко-фашистских разведорганов и пособников.

— Агентов?!! Пособников?

— Да, так в ней написано.

— Дальше, дальше!..

— И… И там были наши фамилии.

— Чего-о-о?!! Наши? Ты с ума сошел, Сычев?!!

— Лучше бы сошел.

— Нет, постой-постой, Серега! Такого не может быть? Не может быть! — не верил своим ушам Петр.

— Че годить, Иваныч, я своими глазами видел. Макеев мне той бумажкой все в морду тыкал.

Сычев продолжал что-то говорить, а у Петра голова шла кругом. Несколько минут назад у него еще теплилась надежда, что от нелепых обвинений Макеева в предательстве рано или поздно ничего не останется, а его примитивный прием с мифическим заявлением являлся лишь средством психологического давления. Теперь же, когда выплыла ориентировка какого-то там Рязанцева, положение стало безнадежным.

— Не, Серега, этого не может быть?! Тебя на испуг брали, мало ли Сычевых и Прядко, — цеплялся за соломинку Петр.

— Какой там испуг, Иваныч! Ты помнишь Струка?

— Ну…

— Так, то его, суки недобитой, работа!

— Как?!! Его же под Винницей убили?

— Живее нас с тобой, сволота! Вражиной оказался, на допросах у особистов раскололся! Представляешь, его фрицы к нам заслали!

— Заслали?!!

— Теперь, Иваныч, ты понял, кто нас под Винницей подставил!

— У-у-у, сволочь! — застонал Петр и в ярости хватил кулаком по стене.

— Так он, падла, наплел особистам, что это мы отряд на засаду навели.

— Чего-о-о?! — и Петр потерял дар речи.

Предательство, а еще больше оговор Струка потрясли его. С августа они сражались бок о бок, и тот не давал повода усомниться в своей надежности: в бою не прятался за спины других и не отлынивал от засад и диверсий, из разведки не один раз возвращался с ценными сведениями. Переменчивая военная судьба развела их под Винницей. Там отряд Петра напоролся на колонну гитлеровцев, завязался бой, после которого Струк пропал. И вот теперь он воскрес, чтобы похоронить его и Сычева. А тот, склонившись к уху, с жаром нашептывал:

— Иваныч, пока не поздно, надо рвать когти.

— Чего?!! Когти? Какие? — все еще не мог прийти в себя Петр.

— Очнись, Петя! Потом будет поздно. Надо сматываться! — тормошил его за плечо Сычев.

— Куда? От кого? От своих?