Николай Лузан - СМЕРШ. Один в поле воин

— Невероятно! Фантастика! — восклицал Ивонин.

Тронутый этим искренним порывом Петр в первые мгновения не мог произнести слова. Крепкие объятия офицера Смерша и изумленные глаза коменданта не были чудесным сном — он действительно вернулся домой! Домой!

Полтора года постоянного риска и смертельной игры с фашистами остались позади. Теперь уже не требовалось таиться, выверять каждое сказанное слово и взвешивать каждый свой шаг. Ушли в прошлое коварные проверки обер-лейтенанта Райхдихта, патологическая подозрительность Самутина и изматывающее душу состояние двойной жизни, когда он сам не мог понять, где кончается советский разведчик Прядко, а где начинается кадровый сотрудник абвера Петренко. Он был среди своих. Своих!!!

Петр счастливыми глазами смотрел на Ивонина, и в этот миг ему казалось, что ближе и роднее человека для него нет. Тот разжал объятия, и в нем снова проснулся контрразведчик.

— Как вас звать? Чье задание выполняли? Назовите пароль? — посыпал он вопросами, но спохватился и многозначительно глянул на коменданта.

Тот развел руками и смущенно произнес:

— Я что, не понимаю! Не первый год на фронте, — и попятился к двери, не переставая про себя повторять. — Ну и дела! Ну и дела!

Когда шаги капитана стихли, а в комнате воцарилась пронзительная тишина, Петр порывистым движением расправил китель, строго посмотрел на Ивонина — тот невольно подтянулся — и доложил:

— Старший лейтенант Прядко, оперативный псевдоним Гальченко, после выполнения задания Особого отдела НКВД 6-й армии в абвергруппе 102 прибыл!

— Старший оперуполномоченный отдела контрразведки Смерш лейтенант Ивонин доклад разведчика Гальченко принял! — так же торжественно и строго ответил тот, а затем широко улыбнулся и, пододвинув табурет, предложил:

— Садись дорогой, извини, что так встретили. Сам понимаешь, от этого всего голова кругом идет, забыл даже спросить, как тебя зовут?

— Петр.

— А меня, Анатолий! Присаживайся, я сейчас, один момент, — засуетился Ивонин, сгреб в полевую сумку фотографии, документы фашистских агентов и исчез в соседней комнате.

Спустя минуту он возвратился, в его руках громоздились банки с тушенкой, чайник, две кружки и армейская фляжка. Штык-ножом Ивонин вскрыл консервы и вывалил в миску тушенку, потом полез в стол, достал краюху черного хлеба и покромсал на куски. Петр с тихой радостью наблюдал за его быстрыми, сноровистыми движениями. Анатолий приподнял голову, заговорщицки подмигнул, потянулся к фляжке, разлил спирт по кружкам и предложил тост.

— За возвращение домой!

— Домой! — счастливым эхом прозвучал ответ Петра.

Кружки звонко звякнули, и они выпили до дна. У Петра перехватило в горле, и из глаз крупными горошинами покатились слезы. Лейтенант зачерпнул кружкой воды из ведра и сунул ему в руку. Он, давясь и захлебываясь, торопливо выпил, а когда спазмы прошли, навалился на тушенку с ржаным хлебом. В этот момент Петру казалось, что ничего вкуснее в своей жизни ему еще не приходилось есть. Это не был тот эрзац — хлеб и постная говядина, которой его пичкал Шойрих. Он не заметил, как умял весь выставленный перед ним запас и смущенно посмотрел на Ивонина. Тот улыбнулся, плеснул из чайника кипятку в кружку и опустил в нее два здоровенных, отливающих синевой, куска сахара. Петр обеими руками обхватил кружку и с наслаждением мелкими глотками пил обжигающий чай. А Ивонин возвратился к столу, вытащил из верхнего ящика тетрадь с карандашом и предложил:

— Ты пока без меня похозяйничай, а я смотаюсь в штаб полка. Сам понимаешь, надо доложить начальству. Заодно у тыловиков еще харчишек вытрясу. Если будет время, набросай рапорт про то, как у фрицев воевал.

Петр кивнул головой, опустил кружку на стол и потянулся к тетради.

— Нет, ты пей, пей! Напишешь потом! — остановил его Ивонин и, прихватив полевую сумку с документами на гитлеровских агентов, выскочил во двор.

Оставшись один, Петр допил чай, поднялся из-за стола и прошелся по комнате. Напряжение спало, голова перестала кружиться, он взял тетрадь с карандашом и принялся составлять рапорт. То самый рапорт, который ему приходилось десятки раз мысленно набрасывать в Краснодаре, Абинской, Евпатории и Вороновицах, легко ложился на бумагу.

Время шло, за окнами забрезжил рассвет. Строчки перед глазами начали расплываться, а мысли стали путаться и теряться. Свинцовая усталость и кружка выпитого спирта, в конце концов, сморили Петра, и, обволакивающая, словно ватная пелена, слабость разлилась по телу. Стены, потолок закачались и поплыли перед глазами, голова пошла кругом. С трудом, сохраняя равновесие, на непослушных ногах он добрался до топчана, без сил рухнул и мгновенно уснул. Сквозь сон до него доносились шум шагов, жужжание телефонного аппарата, обрывки неясных фраз. Сознание разведчика непроизвольно продолжало работать. В разговоре Ивонина речь шла о нем. И впервые за многие месяцы, Петр поймал себя на мысли, что его совершенно не волновало происходящее. Он вернулся домой! Домой!!!