Николай Лузан - СМЕРШ. Один в поле воин

Петр продолжал перечислять истинные и вымышленные фамилии диверсантов, их приметы. Волкодав торопливо записывал и не уставал повторять: «Вот это да?! Вот это бомба?!» А когда на лист легло последнее предложение, уже не смог сдержать своего восхищения и воскликнул:

— Ну, ты даешь, парень?! Тебя к герою надо представлять!

— Ладно, живу бы быть, а остальное приложится, — смутился Петр.

— Эт, конечно, — согласился Волкодав и, заметив болезненную гримасу на его лице, спросил:

— Шо с тобой? Ты не ранен?

— Нет. Похоже, вывихнул плечо.

— Давай к санинструктору.

— Не могу, надо назад в их гадюшник.

— Как же ты доберешься?

— Как-нибудь…

— Погодь, так же нельзя, мало ли что. Я его сейчас сюда дерну, — засуетился Волкодав.

— А вот это, Володя, лишнее! Чем меньше обо мне знают, тем надежнее, — положил конец спору Петр и потребовал: — И еще доложи Селивановскому: в Краснодаре у начальника типографии Бойко лежит мой пакет, в нем список агентов, которых абвер забросил в декабре прошлого и январе нынешнего года. Связник пусть ищет меня в Крымской. Штаб группы находится на бывшем консервном заводе. Пароль: «Поклон от Павла Андреевича». Отзыв: «Как он поживает». Запомнил?

— И запомнил, и запишу! — заверил Волкодав.

— Тогда мне пора! Выведи так, чтобы бойцы не заметили, куда я девался, — попросил Петр и приподнялся с лавки.

Болезненная гримаса исказила его лицо. Волкодав поспешил подставить плечо. Они выбрались из блиндажа и по ходу сообщения добрались до передовой траншеи. Дождь к этому времени прекратился, и впереди проступили колючие заграждения. Петр глубоко, как перед прыжком в воду, выдохнул, выбрался на бруствер и, оглянувшись, сказал:

— Волкодав, надеюсь, ты должен придушить этих бешеных псов Канариса!

— Не волнуйся, не уйдут! — заверил тот и вдогонку спросил: — Тебя-то, как зовут?

Петр, лукаво улыбнувшись, ответил:

— Как того царя.

— Цар-я-я?! Эт которого?

— Нормального, — хмыкнул Петр и, оттолкнувшись от бруствера, пополз к позиции батальона капитана Дика. Его от нее отделяли 200 метров нейтральной полосы. Дались они ему нелегко. Он взмок, как мышь, когда, наконец, услышал немецкую речь. Передохнув, Петр собрал остатки сил, одним рывком преодолел последние метры и сполз в окоп. Теперь ему уже были не страшны ни мины, ни шальные пули. Несмотря на проснувшуюся боль в плече, его душа пела: он выполнил еще одно задание советской контрразведки — рано или поздно диверсанты Рейхера будут обезврежены.

Блиндаж Дика, полковой медик, кружка шнапса, опалившая рот, острая боль в вывихнутой ключице и снова изумленное лицо Волкодава путались и мешались в сумеречном сознании Петра, а потом он провалился в бездонную яму. Утром его разбудил Райхдихт. На лице обер-лейтенанта гуляла довольная улыбка. Группа Рейхера благополучно прошла вторую контрольную точку у Геленджика и быстро продвигалась к конечной цели — Туапсе. Дальше задерживаться в расположении батальона капитана Дика не имело смысла, и они, наскоро перекусив, выехали в Крымскую.

Солнце еще не успело подняться из-за гор, и водитель давил на газ, чтобы не попасть под бомбежку. Бешеная тряска отзывалась тупой болью в плече, но Петр старался не обращать на нее внимания и в душе радовался тому, что таким удивительным образом все завершилось. На базу в Крымской они добрались без остановок — русская авиация была бессильна перед плотным туманом, опустившимся на дорогу. Там их встретил сам Штайн. Посочувствовав Петру, он тут же забыл о нем. Сейчас его заботило только одно — успех группы Рейхера.

До очередного выхода на связь радиста группы оставались считанные часы. Наступил вечер. Прошел контрольный срок, истекло время резервного выхода, а эфир по-прежнему безжизненно молчал. На настойчивые вызовы «Пантеры», которые радиоцентр посылал всю ночь, «Вольф» не отвечал. За окном забрезжил унылый мартовский рассвет, и всем, даже сонно клевавшему над ключом передачи радисту, стало ясно — группа Рейхера стала пятой в печальном списке потерь под Туапсе. Но Штайн упорно гнал прочь саму мысль. Он все еще наделся, что такой ас, как Рейхер, не мог провалиться.

Прошло двое суток, а радист «Вольфа» так и не отозвался на вызовы разведцентра. Все это время Штайн не покидал кабинета и жил надеждой, что группа даст о себе знать. Требовательный звонок телефона ударил по напряженным нервам и положил ей конец. В Запорожье потеряли терпение — на связь вышел сам Гемприх. Он был немногословен, его интересовали результаты выполнения операции. Штайну докладывать было нечего, он старательно подыскивал слова, чтобы смягчить справедливый гнев, но они застревали в горле.