Николай Устрялов: Россия (У окна вагона)

Над дверью вокзала большой красный плакат, видимо, только-что водруженный:

Ein herzliches Gruss dem Deutschen Proletarien vo uralischen Eisenbahnarbeitern.

Записал буква в букву. Неграмотно, но зато от чистого сердца.

У плаката зеваки, бесплодно силящиеся его расшифровать. Какой-то осанистый товарищ менторски разъясняет, что "это им насчет Амстердама". Подробностей, к сожалению, не расслышал.

Завтра из Перми приезжает немецкая рабочая делегация, и идет подготовка к встрече. Повсюду ее фетируют, и она очарована радушной страною советов.

И в самом деле -- что может быть лучше ее?!

Как бы то ни было, ведется большая игра, и ради ее приза, пожалуй, стоит рискнуть.

...Однако, нужно торопиться записать московские впечатления. Пока еще Россией полны и сердце, и глаза, и голова...

Помню, как по мере приближения Москвы, она преображалась в сознании, в душе. На чужбине, в эмиграции, издалека -- она ощущалась огромным символом России, захватывала исторической величественностью, светилась в ореоле горя и славы. О ней мечталось, словно о Риме Третьем, и любовь к ней окутывалась атмосферой своеобразного романтизма. Сказывался "пафос дистанции"...

Но вот она все ближе и ближе. Ее облик начинает уже восприниматься конкретнее, облекается в плоть и кровь. Она постепенно переходит в иной план сознания. Годы разлуки с нею, годы эмиграции представляются уже чем-то случайным, не реальным, эфемерным. Слава Богу, они -- в прошлом. Москва близко. Она -- перед глазами.

Да, сердце не ошиблось, когда в 20-м году сказало внятно, повелительно:

-- Россия, Россия quand-meme!..

...Загородные дачи. Дачные поезда. Служилый люд течет на службу... Покупаю вишен на четвертак... Мелькают знакомые платформы... Оживает минувшее... Вот-вот на небесном фоне загорится и золотая шапка Храма Христа.

Уже иначе ощущается Москва. Лицом быта, милого, неизменно ароматного обращается она к душе. Знакомые улицы, церкви, площади, знакомые дома. Куда ни глянь -- кусочки дорогих воспоминаний юности, студенческой поры. О, эти кривые переулочки Арбата! Или веселый шум Театральной площади! Или закат у памятника Гоголя, -

На Воздвиженке у дома Морозовой

Повстречалась мне моя мечта,

Догорал закат улыбкою розовой...

И теперь часами, днями, бесцельно слонялся по улицам, вдыхая Москву. Чуть постарела, пожалуй. Чувствуется след героических, страшных лет. Там и здесь осунулись, посерели, полиняли здания. Особенно бедны церкви, как видно, за все это время не знавшие и поверхностного обновления. Нередко на штукатурке рассыпаны грязно-черные пятна, -- четкая работа пуль. На фасаде университета вместо старого motto "Свет Христов просвещает всех", читаем новое, ограничительное, ущербное: "Наука -- трудящимся". Но и вокруг новой надписи -- впадины пулевых попаданий: их не успели стереть.

Есть памятники, поставленные революцией. Но их немного, и они не очень примечательны. В конце Тверского бульвара, у Никитских ворот, вместо большого гагаринского дома, разгромленного октябрьскими снарядами, разбит нарядный садик и стоит памятник Тимирязеву. У Наркоминдела запечатлен Воровский. Вместо Скобелева, насупротив Московского Совета, расположилась знакомая по Западу, благородная, бравая женщина -- Свобода.

Шумят улицы, вечно полные оживленной толпой. Интенсивность уличного движения поражает сразу нового человека в Москве. Она, по-моему, превышает дореволюционную. И невольно напрашивается сравнение с 18 годом.

Я уезжал из Москвы в дни жестокого разгара революции, после покушения на Ленина. На улицах витал ужас массовых казней. Террор был возведен в систему. Надвигался голод, в стране царил хаос, среди революционеров -- энтузиазм. На город ложились смертные тени. Страшен

бывал он особенно по ночам, тоскливым, жутким, пустынным. Но и днем -невесело. Москва замирала, холодела.

От этих дней (и последующих: 19 и 20 годы) теперь остались лишь отдаленные воспоминания. Город выздоровел и радуется своему здоровью. К вечеру Кузнецкий даже наряден. Текучи и пестры щебечущие ленты публики. Бодро выглядывают отлично снаряженные витрины магазинов, в большинстве государственных и кооперативных.

Чисто. На каждому шагу по улицам расставлены урны для окурков, огрызков, спичечных коробок. Воздействуют штрафами, также увещаниями:

Если хочешь быть культурным,

Мусор и окурки бросай в урны!..

Не всякому привычно быть культурным. Самому мне дважды пришлось поплатиться по рублю: по старой памяти, вскакивал на ходу в трамвай. Платил не без своеобразного удовольствия. Кое-когда обходится и без штрафа, судя по окуркам. Особенно подальше от центра. Но, в общем, все-таки, бесспорно: чистота и порядок.