Сергей Плеханов - Император Николай II. Жизнь, Любовь, Бессмертие

«Императорский строй мог бы существовать до сих пор, если бы красная опасность исчерпывалась такими людьми, как Толстой и Кропоткин, террористами, как Ленин или Плеханов, старыми психопатками, как Брешко-Брешковская или же Фигнер или авантюристами типа Савинкова и Азефа. Как это бывает с каждой заразительной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых…

Или ж, выражаясь более литературно, следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных знати, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами Империи.

Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами! Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую Книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах.

Как надо было поступить с теми великосветскими русскими дамами, которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли самые гнусные слухи про Царя и Царицу? Как надо было поступить в отношении тех двух отпрысков стариннейшего рода князей Долгоруких, которые присоединились к врагам монархии? Что надо было сделать с ректором Московского университета, который превратил это старейшее русское высшее учебное заведение в рассадник революционеров?

Что следовало сделать с графом Витте, возведенным Александром III из простых чиновников в министры, специальностью которого было снабжать газетных репортеров скандальными историями, дискредитировавшими Царскую семью? Что нужно было сделать с профессорами наших университетов, которые провозглашали с высоты своих кафедр, что Петр Великий родился и умер негодяем? Что следовало сделать с нашими газетами, которые встречали ликованиями наши неудачи на японском фронте?

Как надо было поступить с теми членами Государственной Думы, которые с радостными лицами слушали сплетни клеветников, клявшихся, что между Царским Селом и ставкой Гинденбурга существовал беспроволочный телеграф? Что следовало сделать с теми командующими вверенных им Царем армий, которые интересовались нарастанием антимонархических стремлений в тылу армий более, чем победами над немцами на фронте? Как надо было поступить с теми ветеринарными врачами, которые, собравшись для обсуждения мер борьбы с эпизоотиями, внезапно вынесли резолюцию, требовавшую образования радикального кабинета?».

Это мнение следовало бы принять во внимание тем, кто с чужих слов продолжает упрекать царя-мученика в отсутствии государственного мышления, недостатке твердости и прочих грехах. Видимо, таких критиков устроила бы личность деспота-вешателя вроде Тамерлана. Это ущербное понимание решительности и державной мудрости сформировалось в эпоху массовых избиений целых сословий русского народа, организованных кликой Ульянова-Троцкого. Диву даешься, что до сих пор плодятся людишки, толкующие о «величии» этих палачей. До какой степени цинизма можно дойти в ослеплении бездушной идеей!..

В марте 1917 года, впрочем, никто о мягкотелости царя не поминал. Напротив, именовали его «Кровавым», приписывая ему чингисханову жестокость. А наступивший хаос восхваляли как очистительную грозу, после которой наступит царство свободы.

Ликовали не только завсегдатаи либеральных салонов в русской столице. Эйфория охватила и Германию. Император Вильгельм II поздравил войска с «победой»: русский колосс зашатался.

Среди гигантских толп с красными бантами, запрудивших улицы Петрограда, растворились около десяти тысяч уголовников, выпущенных из тюрем – они покажут себя в ближайшие месяцы. Но никто еще не предвидит особых осложнений. Поют. Пляшут. Часами слушают невесть откуда взявшихся ораторов. Пьянящий дух свободы охватил праздные скопища дезертиров и фабричных хулиганов, которые всего несколько дней назад бесновались из-за мнимого отсутствия хлеба. Слухи о голоде вдруг разом прекратились. Булок, бубликов и калачей предостаточно – ешь не хочу…

Ликуют и союзники – как же, наконец-то им не придется краснеть за союз с деспотией! Народные избранники клянутся вести войну до победного конца – что же еще нужно свободолюбивым нациям? Но Вильгельм оказался куда прозорливее: победное для его врага завершение войны становилось отныне лишь миражом [8]. Плоды многолетних жертв России были утрачены в тот самый миг, когда император Николай II поставил свою подпись под актом отречения. Оценивая через несколько лет то, что случилось с Россией, Уинстон Черчилль писал: «Ни к одной из наций рок не был так беспощаден, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была уже на виду, она претерпела бурю, когда наступила гибель».