Сергей Плеханов - Император Николай II. Жизнь, Любовь, Бессмертие

«Жалкие, они не понимают, что они первые будут жертвой своего заговора, и, что, если бы им действительно когда-нибудь удалось вызвать ту «вторую революцию», о которой они теперь столь сладострастно мечтают, то они первые были бы брошены под ноги озверевшей революционной улице…»

Но никакие самые проницательные суждения не могли вразумить наше убогое «общественное мнение». Ни дарованная царем 17 октября 1905 года конституция, ни реально существовавшая свобода печати и политических партий не могли удовлетворить тех, кому по пословице, попала под хвост революционная вожжа. С маниакальной последовательностью они раскачивали тысячелетнее древо российской монархии, словно назойливые осы норовя влезть в любую щелку и ужалить. Тот же Гурлянд с горечью писал: «Кто из этой группы попадал на профессорскую кафедру, вел ту же линию. Говорил ли он о строении черепахи, учил ли разнице между русским государственным строем и прелестями народоправства, говорил ли он о корнях какого-либо растения – всегда и везде бросались в умы молодежи семена презрения и ненависти к существующему порядку вещей и жажда иного порядка, при котором наступил бы золотой век правды и свободы».

Кадетские депутаты в Государственной Думе – а это еще не самые оголтелые из левых – злопыхательствовали с трибуны этого законодательного органа. И. Петрункевич именовал патриотизм «омерзительным», а его сподвижник профессор Кареев предлагал самое имя России уничтожить и заменить чем-нибудь вроде Восточно-Европейских штатов или Восточной парламентарии…

Если уж таковы были «вожди» тогдашней интеллигенции, можно понять, чего стоила она сама. Любая акция правительства вызывала в этой среде злобное противодействие, любая неудача государства порождала буйную радость. Достаточно одного примера, чтобы представить себе, каков был нравственный уровень так называемой «общественности». В книге Ивана Наживина «Записки о революции» есть яркий эпизод. В 1919 году автор встретился в Одессе с Иваном Буниным, тот говорил ему: «– Да, легкомысленны были мы, Иван Федорович, легкомысленны!… Теперь греха таить уже нечего… Я помню, получил я у себя в деревне известие об убийстве Столыпина – теперь трудно и поверить, что я бегал по террасе и визжал от радости…».

Когда 1 сентября 1911 года в киевском театре прозвучал выстрел Мордехая Богрова, сразивший Столыпина, рядом с премьером в ложе находился Николай II. Сжав в ладонях руку смертельно раненого сподвижника, император с горечью смотрел в его широко раскрытые глаза. Как беспощаден был исторический рок к лучшим сынам отечества! Вот и Петру Аркадьевичу судьба отпустила только пять лет, хотя он просил у истории двадцать спокойных лет для того, чтобы построить новую великую Россию…

П. А. Столыпин в Полтаве во время прибытия Государя Императора на торжества 200-летия Полтавской победы (26 июня 1909 г.)

Именно император высмотрел Столыпина еще в ту пору, когда тот занимал скромный пост саратовского губернатора. Проявив твердость и бесстрашие в борьбе с «красной сотней», Петр Аркадьевич собственным примером вселял уверенность в тех, кто поначалу дрогнул под натиском терроризма. Именно такой человек был нужен России в час величайшего испытания. И в апреле 1906 года царь назначает его министром внутренних дел, а через несколько месяцев и председателем Совета министров.

Палуба государственного корабля то и дело уходит из-под ног, дело идет, казалось бы, лишь о спасении. Но Столыпин именно в эти катастрофические дни лета 1906 года разрабатывает программу решительных реформ, способных изменить лик России. На него нападают левые (взрыв в его доме искалечил дочь премьера), на него обрушиваются правые консерваторы, усмотревшие в планируемых им мерах угрозу своим сословным привилегиям. Но он последовательно проводит свой курс на обновление и укрепление империи.

Суть программы Столыпина, внимательно изученной и одобренной Николаем II, сводилась к следующему.

Революционная пропаганда достигла успеха прежде всего из-за недовольства крестьян своим положением. Малоземелье и зависимость от сельской общины делали мужика готовым к восприятия любой агитации, эксплуатирующей чувство зависти к ближнему. Если бы удалось разрушить уравниловку, порождавшуюся общиной и создать в деревне слой независимых крепких хозяев – красным демагогам было бы невозможно натравливать одну часть народа на другую.