Виталий Аверьянов - Империя и воля. Догнать самих себя

Само по себе разорение «вечного города», так же как неурядицы в римских провинциях и спорадические узурпации власти генералами, не могли означать и не означали конца империи. Конец Первого Рима произошел, когда имперское (гражданское) начало склонилось перед варварством. Конец ему положили разбежавшиеся патриции и отказавшиеся от своего гражданства плебеи. Приложили руку к этому концу, конечно же, и победители-варвары, отославшие императорские инсигнии в Константинополь (Второй Рим). Вождь варваров Одоакр мотивировал это тем, что сами италийцы и римский сенат считают существование самостоятельной империи на Западе ненужным. Иными словами, прекращение «римской нации» связано не с победами варваров, а с самоликвидацией римлян.

С этого момента кровь римлян (этнически еще вполне римлян) становится материалом для новых цивилизационных проектов, в том числе и для новых наций, например, будущих итальянцев. Культура римлян тоже становится материалом — для новых поколений культур. Политический формат римлян становится классикой науки о власти и используется всеми государствами [37] Поэтому неверно было бы говорить о победе римлян над греками как победе более низкой культуры над более высокой. Не во всех аспектах культура греков превосходила римскую: римская политическая культура была по своему потенциалу гораздо богаче и мощнее. Почему она и несла в себе даже в республиканскую пору идею империи, а впоследствии развернула эту идею в прямом смысле. И те же самые греки, восприняв власть римлян, восприняли вместе с нею и идею империи, что сделало затем возможным Второй Рим. . Но эти государства — уже не Первый Рим.

Итак, что говорит нам о сущности нации ситуация падения Рима? Фактически мы имеем дело с трупом нации, элементы которого растаскиваются как строительный материал для иных форм исторической жизни. Значит, возвращая Константину Крылову его же аргументы, не только культура, не только территория, не только политическая форма, но и сами этничность, кровь, родовые связи не служат определяющими основами для нации. Рим пал, когда его сердце уже не билось— когда дух цивилизации отошел от «вечного города». Именно этим метафора с падением Рима ближе к нашей действительности (как гипотетическая угроза), чем метафора с исламским нашествием, хотя в роли нынешних «варваров» могут выступить и силы агрессивного ислама.

В отличие от «нормальных», «ординарных» наций мы обладаем на чей-то взгляд, может быть, и печальным качеством — мы непобежденные. Даже когда русские терпят поражения, даже когда на время попадают под иго, они оставляют в сердце место непокоренное, место для своего «царства». Более того, мы те, о которых сказано, что русского мало убить, его надо еще повалить.

Россия — это не столько культура, сколько «царство». Сродни понятию «царство» в биологии (regnum, kingdom), о котором я уже упоминал выше. То есть особый цивилизационный мир со своими законами, своими конститутивными принципами. В зеркале «нации» нам свойственно видеть свое Царство, которое в русском языке звучит как аналог понятий «мир», «космос», «вселенная».

Конечно, у новых «вечевых национал-демократов», а они практически все сориентированы на демократический сценарий развития русского национализма, как и у демократов 1990 года, нет реалистического представления о будущем. Будущее их «виртуальной нации» покрыто мраком. Идея, что можно захватить власть на уровне подъезда или микрорайона — это либо детское сознание, либо осознанная провокация.

Обсуждение такого сознания само по себе представляет не очень большой интерес. Но есть в нем один момент, который обычно упускается из виду как критиками вечевого национализма, так и его застрельщиками. Обходят стороной, что через увеличение хаоса, через расшатывание и демонтаж существующей системы — короткая и прямая дорога к диктатуре.

Искусственный спор об этнонационализме и имперской идее, о котором уже говорилось в этой работе, также стыдливо обошел эту тему. И это понятно: ведь русская диктатура (имперско-национальная или национал-имперская, что, в общем-то, одно и то же) светит нам в любом случае, ее приход — неумолимый закон истории. Собственно, и сама мысль о демонтаже, и идея конфедерализации русских в России (на языке ЦРУ: «расчленения РФ») — не что иное как скрытое или бессознательное стремление увильнуть от этой неизбежной перспективы.