Сергей Алексеев - Декабристы

- Ешьте, ешьте, - сказал Соколов. - Другой бы вам позавидовал.

Митьков насторожился. Повернулся к тюремщику:

- Как - позавидовал? Что, разве другим...

- Не полагается. Ни-ни, - покачал головой Соколов. - Это вы уж матушке в ноги своей поклонитесь. Сие никому не позволено.

- Как - не позволено?

- Строжайше, - сказал Соколов.

- Вот что, любезный. - Митьков посмотрел на еду и на вещи, отломил кусок от сдобного калача, отложил в сторону шарф, остальное придвинул к тюремщику. - Вот это тебе - раздели, как сочтёшь разумным. Рылеева не забудь и Лунина. Валенки лучше б всего Фонвизину. Поддёвку из заячьих шкурок - Басаргину.

- Да что вы, Михаил Фотиевич, что вы, бог с вами! Да за такие дела...

- Как?! И этого тут нельзя?!

- Ни-ни. И думать об этом страшно.

- Любезный, - просит Митьков, - сделай такую милость. Каховского не обдели, Бестужевых...

- Нельзя, - строго сказал Соколов.

Митьков сразу как-то обмяк, осунулся. Страшный кашель сдавил его грудь.

- Нельзя! Ах так! Нельзя!

Он хотел сказать ещё что-то, но кашель мешал. Слова вырывались хрипом.

Тогда поспешно, не разбирая, где провиант, где вещи, Митьков сгрёб всё в один мешок, сунул туда же оставленный шарф и кусок калача, бросил мешок Соколову.

- Уноси!

- Да что вы, Михаил Фотиевич! Да как же так? Так ведь матушка, они старались...

- Уноси! - кричал Митьков. - Уноси! Слышишь? - И неожиданно скомандовал: - Кругом!

Соколов растерялся. Попятился к двери. Унёс мешок.

Поступок Митькова произвёл впечатление даже на самых суровых тюремщиков.

- Чудной, - говорили одни.

- Чахоточный, с придурью.

Однако нашлись и другие:

- Эка каков молодец! Не мог такой ради дурного идти на площадь. Э-эх, не помог им тогда господь...

Правда, эти говорили негромко. Шептались из уха в ухо.

ЭТО ЕЩЕ СТРАШНЕЕ

Страшное место Алексеевский равелин. Но если ты кинул в бою товарищей, если совесть твоя в огне - это ещё страшнее.

На совещании у Рылеева полковник Александр Булатов дал слово захватить Петропавловскую крепость. Подвёл Булатов своих товарищей. Не явился в тот день к войскам.

И вот вместе с другими схвачен теперь Булатов. Сидит за крепкой тюремной стеной Булатов. Сырость кругом и мрак.

Не замечает Булатов сырости. Безучастен к тому, что мрак.

Холод кругом.

Не ощущает Булатов холода.

Казнит сам себя Булатов. Не может себе простить того, что предал, подвёл товарищей.

Лучшие люди России - Рылеев и Пестель, братья Муравьёвы, братья Бестужевы, Якушкин и Лунин, Пущин и Кюхельбекер и много, много ещё других - не там, на свободе, а здесь.

Бесстрашные дети России, герои войны 1812 года - генералы Волконский, Орлов, Фонвизин, командиры полков и рот Артамон Муравьёв, Повало-Швайковский, Давыдов, Юшневский, Батеньков и много-много ещё других - не там, на свободе, а здесь.

Повисла петля над всеми. Близок расправы час.

Терзает себя Булатов: это он, Булатов, за всё в ответе. Из-за него, по его вине на смерть и муки пойдут товарищи.

Снятся ему кошмары. Приходит к нему Рылеев; приходят к нему Каховский, Лунин, Якушкин, братья Бестужевы, Пестель, Сергей Муравьёв-Апостол. Обступают они Булатова, на бывшего друга с укором смотрят.

- Простите! - кричит Булатов.

Молча стоят друзья.

Проснётся Булатов, едва успокоится - на смену кошмару новый идёт кошмар. В тюремной до боли в глазах темноте, в тюремной до боли в ушах тишине вдруг явно Булатов слышит:

- Предатель.

- Предатель.

- Предатель.

Не вынес Булатов душевных мук. Покончил с собой. Разбил о тюремные стены голову.

Страшное место Алексеевский равелин. Но если совесть твоя в огне это ещё страшнее.

ЖЕЛЕЗНЫЕ РУКАВИЧКИ

Унтер-офицер Глыбов отличался особым рвением. Ходил он по тюремным коридорам Петропавловской крепости, заглядывал в камеры.

Если видел, что кто-нибудь спит:

- Не спать! Не спать!

Если видел, что кто-нибудь по камере ходит:

- Не ходить! Не ходить!

- Вы теперь - того... - пояснял Глыбов. - Я - старший. Чуть что - в железные рукавички.

Железными рукавичками он называл кандалы.

- Повезло нам, - говорил Глыбов другим охранникам. - Тут у нас словно сам Зимний дворец - князья, генералы, ваши превосходительства.

Гордился Глыбов таким положением.

- Повезло, повезло!

И тут же:

- Генерал Волконский? Что мне генерал! Я тут сам генерал. Я - Глыбов.

- Князь Оболенский? Что мне князь! Я тут сам князь. Я - Глыбов.

Особенно строго в Петропавловской крепости следили за тем, чтобы заключённые ничего не писали. Лишь тогда, когда от них требовались письменные показания, в камеры приносили бумагу, чернила. После дачи показаний чернила и бумагу уносили опять.