Сергей Бородин - Хромой Тимур (Звезды над Самаркандом - 1)

Дедушка говорил, не сердясь: говорил тихо, но с укором. Не только с укором - говорил сожалея, говорил, соболезнуя Халилю. А Халиль молчал, опустив глаза на смолкший бубен.

Тимур покосился: "Молчит? Упрям!"

Видно, это краткое раздумье или какое-то воспоминание освежило Халиля. Он поднял посветлевшее, словно умытое, лицо и улыбнулся:

- Дедушка, угодно ли вам, чтобы я еще пел?

- Нет, не угодно. Зачем мне? "Я скажу - я не скажу..." Мне угодно, чтоб ты это выбросил из головы. Начисто! Лучше послушаем чтеца. Вызови, Улугбек, чтеца.

Давно, еще в начале своего властвования, Тимур учредил при своем дворе должность чтеца рассказов. В обязанности чтеца входило не только чтение различных книг, но и рассказывание новостей, благочестивых преданий, коротеньких забавных происшествий, перенятых из индийских сказок о мудром попугае, из арабского "Ожерелья голубки" или насмешливых рассказов о мулле Насреддине. Улугбек не успел встать. Тимур уже передумал:

- Нет. Не надо, Улугбек. Не рассказчика будем слушать. Ты помнишь, я в Самарканде поручил тебе хранить книгу историка, который о нас писал и о вас с Халилем? Помнишь?

- Как же, дедушка!

- Цела?

- У меня в сундуке.

- Достань.

Книги лежали в сундуке Улугбека в порядке, каждая в своем шелковом чехле. В полумраке мальчик быстро нашел "Историю" на ощупь, но, чтобы не ошибиться, поднес к двери, ближе к костру.

- Гияс-аддин?

- Он самый.

- Вот она.

- Дай сюда.

Тимур подержал ее в руке и, хотя было темно, удостоверился, что это и есть та самая книга, проведя ладонью по темным для него письменам; он помнил шелковистую гладь этой желтоватой бумаги.

- Эта самая. Я велел ехать с нами другому историку... как его? Он где?

- Низам-аддин неподалеку. Он учит меня истории.

- Какой?

- Теперь читает нам об Искандере Македонце.

- Вели звать: пускай сейчас явится.

Пока воины скакали за историком, Тимур спросил Улугбека, возвращая ему книгу:

- Что же он, этот Македонец?

- Великий завоеватель.

- Сам знаю. Будь он велик - был бы здесь. А то - где он? Что тут осталось от него?

Заговорил Ибрагим:

- Однако учитель объяснил нам: Мухаммед, пророк божий, назвал его в Коране среди собеседников божьих.

- Я не спорю с пророком. Я спрашиваю: где великие дела Македонца? Где? Если б велик был, дела остались бы! Великое - вечно. Человек уйдет, а его великие дела остаются. Фараоны были язычниками, а и то от их великих дел стоят пирамиды, башни, каменные львы с девичьими ликами. Многие видели поныне целы. Я еще не видел, а еще посмотрю. Сам посмотрю. А от Македонца что уцелело? Великий? Нет, великое - вечно!

Халиль-Султан покосился на дедушку:

"Ревнует! Дедушка ревнует".

В юрту впустили историка; было видно, что подняли его с постели, застали врасплох; его нерасчесанная борода всклокочилась; верхний халат он так боязливо и плотно прижимал к себе, словно решился вдавить его себе в живот, - видно, кроме исподнего, ничего не успел надеть под халат.

- Ну? - строго спросил Тимур. - Македонца почитаешь великим? Этому и царевичей подучиваешь?

- Великим, великий государь, - по указанию пророка божьего...

- Еще раз говорю: я не спорю с пророком. Ему виднее. А вот не вижу, где великие дела этого Искандера Македонца, где след его?

Историк стоял, испуганный словами Тимура; может быть, в них следовало усмотреть богохульство, языческую дерзость, а может быть, в них содержался глубочайший смысл, поелику Македонец хотя и прославлен пророком, но был язычником?

Тимур неожиданно заговорил о другом:

- Я велел прочитать книгу историка... Гияс-адднна. Она тут, у мирзы Улугбека. Читал ты ее?

- Единожды.

- Дважды в ней читать нечего. Понял се?

- Изысканный язык.

- Тем и нехороша. И потом: убивают людей, что ни страница - кровь!

- О ваших мирозавоевательных трудах, великий государь!

- Нехорошо. Надо писать: взят город. Кто умен, тот поймет - город не лепешка, голой рукой его не берут, калекам его не подают. Взяли, - значит, убивали, жгли. Но ведь взяли! Вот и напиши: город взят. А он о дерзости врагов писал, как о подвигах. А о нас - как мы убивали. Вот на, возьми книгу, перепиши ее. Ясным языком, не изысканным. Чтоб каждый понимал. Кровь поубавь. Я сам помню, без книги, где была кровь, где огонь. Мое дело! Возьми, пиши.

- Великий государь! Она написана другим историком. Принадлежит его руке.

Тимур удивленно запрокинул голову:

"И этот упрямится?"

Но историк ему был нужен, и, сдержав гнев, повелитель проворчал: