Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Куклы могут соседствовать с фотографиями их обладательниц, а могут и заменять их. На фотографии из Великоустюгского р-на Вологодской обл. [ЛА СИС, д. Горбачево, см. цв. вкл. 3], куклы, оставленные приезжавшими на лето внучками, висят на стене в одном ряду с самыми ценными вещами: старинной фотографией матери и отца хозяйки дома, ее собственным портретом и отрезанной косой (символ девичества), изображениями Николая Угодника и Богородицы. В этот ряд вполне вписываются большие настенные часы с маятником, являющиеся центром всей композиции, стоящий под ними телевизор и большой календарь с изображением героев любимого телесериала («Санта Барбара»).

Эти стереотипы продолжают сохраняться и в современном городском быту, т. е. поддерживаются людьми, которые не имеют ни малейшего представления об описанных выше традиционных верованиях и обычаях. Хорошим примером может послужить зафиксированный нами случай вывешивания в углу комнаты куклы рядом с фотографией уехавшей надолго дочери [Морозов 2002б, с. 63]. На фотографии хорошо видно стремление выстроить своеобразную «иконографию красного угла» в соответствии с традиционным каноном. Только на месте сакральных предметов (икона, распятие) размещаются фотография дочери и ее кукла.

В музейных коллекциях хранятся экземпляры куколок с фотографиями вместо лица – см. илл. 77 [ЛА КСВ]. К сожалению, прилагающиеся к этим экспонатам описания слишком скупы, чтобы понять, кто на них представлен. Однако приведенные выше материалы позволяют предположить, что и в этих случаях кукла является изображением близкого человека, по тем или иным причинам надолго уехавшего из дома, находящегося в длительной отлучке.

Таким образом, обычай мемориального использования такой вещи, как кукла (включая и ее прямые аналоги-заместители вроде ветви дерева), является прекрасной иллюстрацией возможностей эволюции ритуально-обрядовой реалии со свойственным ей сакрально-магическим статусом в декоративный элемент интерьера, а затем, на новом витке развития – реанимацию архаической ценностной шкалы, возвращение к прежним осмыслениям куклы как предмета-медиатора, своеобразного фетиша, связанного с судьбой конкретного человека. Результатом этого процесса может быть порождение новых культурных текстов (в широком смысле слова) – от поверий, бывальщин, меморатов до новых обычаев и обрядов с использованием антропоморфных изображений и кукол. Зачаточные формы таких новообразований обнаруживаются в современном детском фольклоре, где кукла нередко выступает как персонаж «страшных рассказов» и детской магии «вызываний», о чем мы уже упоминали выше (см. «Роль куклы в онтогенезе»).

Различные зоо– и антропоморфные фигурки у многих народов мира применяются в лечебной магии, направленной на символическое изгнание духов болезни из тела больного и выдворение их за пределы селения, в мир духов. У многих народов существовал способ изгнания болезни путем «переселения» ее в человеческое изображение. Например, эвенкийские шаманы для обряда изгнания болезни вырезали из коры лиственниц грубые фигурки людей, предназначенные для «вселения» в них духов болезней. Дух болезни «выводился» из больного через пуп и «вселялся» в пуп фигурки [Иванов 1970, с. 174–176, рис. 161]. У ульчей шаман вселял духов болезни сэвэн в специально изготовленные из дерева, ткани или металла фигурки, а затем заставлял этих духов служить человеку, которому они причинили болезнь. В других случаях больного обмахивали специальными ритуальными стружками пэйлэпу , заставляя духов болезни вселиться в развешенные в доме бумажные зоо– и антропоморфные фигурки холумдяни , после чего эти фигурки выбрасывали [Смоляк 1991, с. 167, 170]. У шорцев «по случаю болезни ребенка или при его рождении, если до него в семье умирали дети», изготавливали тряпичные куколки Кара-май , изображавшие грудных младенцев в колыбели, совершали над ними камлание, а затем зарывали в землю, чтобы избавиться от «духов болезни». Иногда Кара-май называлась небольшая глиняная фигурка, помещавшаяся на дощечку [Иванов 1979, с. 9].

В Полесье при лечении «крыкс» изготавливали из одежды больного ребенка одну или несколько кукол и выбрасывали их в окно, забрасывали на крышу дома или подбрасывали во двор соседям, имевшим младенца [Виноградова 2000, с. 304]. У башкир кара-кипчаков лекарь изготавливал из тряпок две куклы ( ocok ) – мужчину и женщину – и клал их в ведро вместе с хлебом и кашей. «Взяв затем живого петуха, лекарь поднес его к больному, обвел несколько раз вокруг него, дуя и с усилием изгоняя болезнь. Во время этой операции лекарю помогал юноша-помощник, т. к. одному ему трудно было справиться с болезнью. Петух тут же был зарезан и положен в ведро с куклами. Сев на заранее приготовленную лошадь, лекарь уехал километра за три и бросил ведро со всем содержимым – петухом, куклами и болезнью. Домой он вернулся уже по другой дороге». Аналогичные куколки для детских игр у башкир называются курсак [Руденко 1955, с. 324–325].