Петр Третьяков - У истоков древнерусской народности

Недавно И. П. Русанова, говоря о поднепровской раннесредневековой керамике, отделила верхнеднепровские материалы от среднеднепровских, представила их как две самостоятельные, не связанные между собой группы и, следовательно, не согласилась с высказанной мной мыслью о приходе среднеднепровского населения VI–VIII вв. с севера. Ее аргументацию принять нельзя. Дело в том, что И. П. Русанова сравнивала разновременный материал: взятую суммарно верхнеднепровскую керамику середины и третьей четверти 1 тыс. н. э. (IV–VIII вв.) и среднеднепровскую керамику VII–VIII (VI–VIII?) вв. Естественно, обнаружилось различие: на Среднем Днепре не оказалось ранних реберчатых форм, восходящих к верхнеднепровским позднезарубинецким прототипам. Если бы И. П. Русанова сравнила материалы синхроничные, то было бы ясно, что они очень близки друг другу, что на Верхнем и Среднем Днепре в VII–VIII вв. преобладали в основных чертах одинаковые округло-биконические формы сосудов. Ошибкой И. П. Русановой является стремление делать выводы на основании одного элемента культуры — керамики, оставляя без внимания другие культурные элементы, нередко более существенные. В результате в рамки верхнеднепровской группы древностей у И. П. Русановой вошла керамика как славянских поселений, так и поселений восточных балтов, заимствовавших у соседей-славян некоторые элементы культуры, в частности формы их сосудов. [81] И. П. Русанова. О керамике раннесредневековых памятников Верхнего и Среднего Поднепровья. В сб.: Славяне и Русь, М., 1968, стр. 14 3 и сл.

Мне уже приходилось указывать, что доказательства северного происхождения обитателей среднеднепровских (тясминских, надпорожских, верхнебужских, киевских, лесостепных левобережных) поселений VI–VIII вв. не ограничиваются сходством форм их поселений, жилищ, керамики и погребальной обрядности с соответствующими особенностями культуры населения южных частей Верхнего Поднепровья и бассейна Десны. Продвинувшись на юг, это население принесло с собой в Среднее Поднепровье такой северный, по происхождению балтийский, элемент культуры, как украшения геометрического стиля, инкрустированные цветной эмалью.

Такими же северными элементами, идущими от тех же верхнеднепровских балтов, являются, по-видимому, круглые святилища, обнаруженные при раскопках в низовьях р Тясмина: в Пеньковке и Стецовке. Можно думать, что поляне, северяне и уличи, занявшие после середины I тыс. н. э. Среднее Поднепровье, имели в своем составе не только «исконных» славян — потомков зарубинецкого населения, но и смешавшихся с ними уже ассимилированных к тому времени верхнеднепровских балтов. [82] П. Н. Третьяков. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.—Л., 1966, стр. 271–272.

Выше было приведено мнение Б. А. Рыбакова, считавшего, что вещи с эмалью, найденные в Киевском Поднепровье, принадлежали полянам, тесно связанным «с землями радимичей, вятичей, кривичей и литвы». В свете всего сказанного я полагаю, что ареал вещей с эмалью в Среднем Поднепровье охватывает не столько земли полян, сколько область, занятую славянскими племенами из Верхнего Поднепровья и Подесенья на первом этапе их движения на Средний Днепр. Это было в середине I тыс. н. э., еще до того времени, когда новые поселенцы Среднего Поднепровья установили контакты с Югом и когда в их среде распространились новые формы предметов убора и украшений — «древности русов».

Территории отдельных «племен» — полян, северян, уличей — также установились, по-видимому, лишь в последующее время: в рамках третьей четверти I тыс. н. э.

Но почему же на территории полян, на Киевщине, «древности антов-русов» найдены сравнительно в небольшом количестве? Их значительно больше на восточной и южной окраинах славянского расселения. Отсюда Б. А. Рыбаковым был сделан вывод, что «древности русов» не имели широкого распространения в Полянской среде.

Сравнительно небольшое количество этих находок в земле полян и вообще на севере древнейшей Русской земли является, однако, вполне понятным. Дело в том, что поляне обитали в глубине новых славянских земель в Среднем Поднепровье, а не на южных и восточных окраинах, которые первыми принимали на себя удары кочевников. Здесь, на окраинах, население зарывало свои ценности в землю и теряло их. Если бы Пастырское поселение не подверглось в начале VIII в. сокрушительному разгрому, на его месте не сохранились бы те многочисленные предметы, которые составляют ныне наиболее значительное собрание «древностей русов». Поляне с их «градом» Киевом жили в более спокойной обстановке, за спиной у северян и уличей, а также предполагаемых русов. Вероятно, именно поэтому город полян — Киев стал центром среднеднепровских славян и их древнейшей Русской земли. Он находился в более безопасном месте, чем «эмбрион города» — Пастырское городище или Родня, Пересечень и другие окраинные пункты, игравшие большую роль в третьей четверти I тыс. н. э., но утратившие ее где-то в начале VIII в., вероятно, в связи с хазарской экспансией.