Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Заключения в тюрьму, кроме каторжных централов, фактически не существовало. В острогах или тюремных замках находились только подследственные, которые при тогдашних судебных порядках могли пробыть в заключении несколько лет, а также осужденные, ожидавшие отправки по этапу. Но в 1825 г. были созданы военно-арестантские роты при крепостях для осужденных солдат и офицеров; с 1828 г. для сокращения расходов по пересылке в них заключали приговоренных к ссылке в Сибирь, особенно бродяг и осужденных за маловажные преступления. Бессрочных заключенных через 10 лет помещали в разряд срочных, а еще через пять отправляли в военно-рабочие роты. Их использовали для благоустройства городов: мощения улиц, рытья канав и пр. С 1858 г. из-за переполнения тюрем приговоренных к ссылке на жительство вновь стали отправлять в Сибирь, режим военно-арестантских рот стал смягчаться, и они были заменены исправительными арестантскими отделениями для работ внутри тюрьмы.

Наибольшее число людей содержалось в пересылках, или, как называли их арестанты, «каламажнях» («каталажках»). Особенность их заключалась в том, что здесь содержались арестанты всех категорий – от беспаспортных, пересылаемых на родину, до «орлов» – каторжников, осужденных иной раз за очень тяжкие преступления. В некоторых пересыльных тюрьмах все они к тому же ждали отправки в одном огромном помещении. Места было мало, а людей много, так что все камеры отличались грязью, изобилием насекомых и спертой, душной атмосферой, которая непривычного человека едва не валила с ног. Считалась приятным исключением только ростовская тюрьма, где пересыльное отделение состояло из большой светлой комнаты, отличавшейся чистотой. Правда, здесь и народу было поменьше в сравнении с киевской или московской пересылками, где в конце XIX в. число пересыльных доходило до двух тысяч человек, а тем более в сравнении с томской с ее пятью тысячами. Если учесть, что здесь содержались и подростки, и закоренелые великовозрастные преступники, и люди случайные, виновные лишь в отсутствии паспорта, то оценка российской системы будет далеко не блестящей.

Оценка ее должна быть невысока еще и потому, что все эти профессионалы – «жиганы», «орлы» и «пустынники», чувствовавшие себя в тюрьме как дома, втягивали в арестантскую субкультуру огромные массы случайных людей. Ведь в остроге они были подлинными хозяевами, будучи старостами и т. д., занимая лучшие места и занимаясь разными промыслами: «На нарах первое место от двери, под окном, занимал староста, – вспоминал один арестант. – У него постлан был довольно мягкий матрац, две или три подушки и хорошее одеяло. Ближе к нему помещались его помощники. Остальные места раздавались тоже по распоряжению старосты, и на них клали или тех, которые уже долго содержались, или тех, у кого были порядочные деньги. Остальные арестанты размещались или под нарами, или на полу в проходе» (160; 59).

Было множество людей, для которых пребывание в пересыльной тюрьме и путешествие по этапу было своеобразной формой существования и даже заработка. Когда нищенство и бесприютное житье-бытье начинали приедаться, такой человек шел в полицию, объявлялся беспаспортным бродягой такой-то местности, попадал в пересылку, где его – плохо ли, хорошо ли, – но одевали в казенное белье, халат и кожаные коты и кормили, а затем он на казенный счет отправлялся в названную местность, получая необходимые вещи: например, зимой выдавались полушубок и шапка. На месте водворения казенные вещи продавались и пропивались, бродяга снова отправлялся в Москву или Петербург и начинал путешествие по новому кругу. Н. И. Свешников, не раз побывавший в тюрьмах и на этапах, вспоминал такого заключенного: «Старостой Спасской части на этот раз был старый, то есть опытный, арестант. Его звали просто Сенька-бродяга. Он уже раз восемь ходил под чужим именем по этапу в разные места, откуда или освобождался, или убегал и опять возвращался в Петербург. На этот раз Сенька уже около двух лет содержался за справками и с лишком год находился старостою, отчего и нажил хорошие деньги. Говорили, что у него было сот около пяти капитала и много золотых и серебряных вещей несмотря на то, что пришел он в часть в опорках» (160; 60). О таких богатых арестантах, составлявших в пересылке целые капиталы, много пишет и Свирский. Откуда деньжонки?

А от тех же арестантов. По свидетельству Свешникова, «всякого вновь приведенного арестанта помощники старосты постоянно встречали со словами: «А, в гости! милости просим! Только тебя надо обыскать, нет ли у тебя ножа?». Под предлогом искания ножа они осматривали все карманы, снимали сапоги и, если находили какие-нибудь ценные вещи или деньги, то передавали их старосте, который часть денег отдавал помощникам за парашку, то есть за уборку сортира, часть выпрашивал на масло к образу, часть брал себе, за что обещал дать хорошее местечко на нарах. Впрочем, последнее условие не всегда исполнялось, потому что на нарах могли поместиться не более тридцати человек, а всех арестованных в первую ночь, помню хорошо, было семьдесят два человека» (160; 59).