Юрий Емельянов - Смертельная схватка нацистских вождей. За кулисами Третьего рейха

Поскольку Риббентроп не прекращал усилий, чтобы вовлечь СССР в орбиту внешней политики Германии, в своем письме он предложил обсудить вопрос о согласовании долгосрочных политических целей Германии, Японии, Италии и СССР и «разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов». Советскому Союзу предлагалось присоединиться к заключенному 27 сентября 1940 года Берлинскому тройственном пакту Германии, Японии и Италии.

21 октября 1940 года Сталин в своем ответе на это письмо Риббентропа поддержал его предложение о поездке Молотова в Берлин и о его новом визите в Москву. В то же время Сталин осторожно оценил идею Риббентропа о присоединении СССР к союзу Германии, Японии и Италии, заметив: «Что же касается обсуждения ряда проблем совместно с Японией и Италией, то в принципе не возражая против этой идеи, я считаю, что этот вопрос должен будет подвергнуться предварительному рассмотрению».

12-13 ноября 1940 года В. М. Молотов провел в Берлине переговоры с А. Гитлером и И. Риббентропом, а также имел встречи с Г. Герингом и Р. Гессом. Однако переговоры зашли в тупик. Советской делегации не удалось получить от германской стороны ясных ответов, почему немецкие войска находятся в Румынии и Финляндии. В свою очередь советская сторона уклончиво отвечала на предложение Германии присоединиться к союзу трех держав. Риббентроп в своих мемуарах констатировал: «Визит Молотова в Берлин не стоял под счастливой звездой, как я того желал».

Анализируя итоги переговоров в Берлине на заседании Политбюро 14 ноября 1940 года, Сталин заявил: «Позиция Гитлера во время переговоров, в частности, его упорное нежелание считаться с естественными интересами безопасности Советского Союза, его категорический отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии – все это свидетельствует о том, что, несмотря на демагогические заявления по поводу не ущемления «глобальных интересов» Советского Союза, на деле ведется подготовка к нападению на нашу страну».

Хотя, как утверждал Риббентроп, он «все чаще указывал фюреру на политику Бисмарка в отношении России и не упускал ни одной попытки, чтобы добиться окончательного германо-русского союза… в течение зимы и весны 1941 г. при всех моих докладах по русскому вопросу Адольф Гитлер постоянно занимал все более отрицательную позицию». Риббентроп писал: «У меня уже тогда было такое чувство, что в своей русской политике я одинок».

Есть основания полагать, что среди министров гитлеровского правительства Риббентроп первым осознал гибельность для Германии нападения на СССР. Но по иронии судьбы именно ему пришлось зачитать советскому послу В. Г. Деканозову декларацию об объявлении войны через час после начала нападения германских войск на советскую территорию. В течение предшествовавших часов советское посольство тщетно пыталось связаться с рейхсминистром, чтобы вручить ему ноту протеста против непрекращавшихся нарушений германской стороной договора о ненападении.

Переводчик советского посла Валентин Бережков вспоминал, что после того, как советские дипломаты вошли в кабинет министра, Риббентроп «встал, молча кивнул головой, подал руку и пригласил пройти за ним в противоположный угол зала… У Риббентропа было опухшее лицо пунцового цвета и мутные как бы остановившиеся глаза. Он шел впереди нас, опустив голову и немного пошатываясь. «Не пьян ли он? – промелькнуло у меня в голове. После того, как мы уселись за круглый стол и Риббентроп начал говорить, мое предположение подтвердилось. Он, видимо, действительно основательно выпил».

Риббентроп не дал возможности Деканозову изложить ноту советского правительства, заявив, что «сейчас речь пойдет совсем о другом. Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он принялся довольно путано объяснять, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе… Далее Риббентроп пояснил, что он кратко излагает содержание меморандума Гитлера, текст которого он нам тут же вручил». Комментируя содержание германской ноты, Уильям Ширер писал: «Это было обычное заявление об объявлении войны, напичканное избитыми лживыми утверждениями и вымыслом, в сочинении которых так навострились Гитлер и Риббентроп всякий раз, когда они оправдывали акт неспровоцированной агрессии. И все же… на сей раз нынешнее заявление превосходило все предыдущие по своей наглости и лжи».