Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы

Карета наша, которую, впрочем, братья величали «собачьей будкой», а люди «детским возком», – сооружение странного вида и ужасающих размеров… В него, полагаю, можно было разместить несколько дюжин ребят. Пахнет в нем смесью махорки с русским духом, что объясняется тем, что, когда возок стоял в сарае, туда обыкновенно, подальше от зоркого ока старшего кучера, в неурочное время спать уходили конюхи» (23; 45). Итак, 6 членов семейства, из которых трое – маленькие, и при них 8 человек прислуги. Без трех экипажей и 14 лошадей не обойтись. Следовательно, для дальних поездок, кроме кучеров, требовались еще и выездные лакеи, да, пожалуй, еще и гайдуки. Впрочем, это еще скромный выезд. Например, дед М. А. Дмитриева, живший в молодости широко и открыто, имел 12 гусар, сопровождавших его при поездках из города в деревню (35; 45).

Разумеется, для водопоя всего этого немалого количества скота на дворе нужна была колода – огромное, долбленое из толстого древесного ствола корыто и колодец, либо же для подвоза воды держали специальную водовозку с бочкой, поставленной на длинные дроги.

Весьма распространенным заведением в усадьбе была псарня, у богатых помещиков – с несколькими десятками гончих и борзых собак, с домиками для охотничьих собак, для щенных сук и щенков, с большим штатом псарей, обслуживавших как самое охоту, так и псарню, вплоть до сырейщика, заготавливавшего для собак конину. Естественно, при наличии обширной и правильно устроенной комплектной «охоты» вдобавок к вышеописанному требовалось много верховых лошадей для выжлятников, борзятников, доезжачих, стремянных и ловчих, а также и для участвовавших в охоте хозяев и их гостей. Впрочем, сама охота будет описана в своем месте.

Если воронежский или орловский степной помещик занимался разведением лошадей, то при усадьбе был и конный завод с варками для содержания лошадей, отделениями для жеребых кобыл и стригунов – молодых жеребят.

Богатые и предприимчивые помещики иногда устраивали при своих усадьбах «заводы» – производственные помещения со вспомогательными постройками и конторами, предназначенные главным образом для переработки полученной в имении продукции: хлеба (винокуренные заводы – в России дворянство обладало монопольным право на винокурение), картофеля (крахмальные и паточные заводы), льна, пеньки и шерсти (ткацкие, канатные, суконные фабрики), кожевенные, кирпичные заводы. Например, богатейший вологодский помещик (1,5 тыс. душ в начале ХIХ в., более 2 тыс. душ в его середине), А. М. Межаков, имел два собственных винокуренных завода и участвовал в заводе своего зятя, князя Засекина, в Ярославской губернии, у него были заводы конский и черепичный, а кроме того Межаков занимался откупами по винному, соляному и ямскому делу (3; 9). Не следует думать, что помещики только и занимались балами и псовой охотой: это были главные, но не единственные занятия благородного дворянства.

Конечно, при любой усадьбе должны были находиться и плодовый сад, и огород для нужд барского стола. Для этого были свои дворовые – садовник с одним-двумя помощниками, огородник и бабы для черных работ на огороде. Разумеется, в нескольких десятках кустов смородины и малины, в двух-трех десятках яблонь и вишен местных пород греха нет. Но достаточные помещики даже и не южных губерний выращивали в своих усадьбах крупные шпанские вишни и груши-бергамоты, померанцы, и, пусть мелковатые, но арбузы, пусть суховатые, но ананасы. Для этого были оранжереи и грунтовые сараи. Последние представляли собой капитальные сооружения с тремя (северной, западной и восточной) кирпичными высокими стенами, стеклянными южной стеной и крышей; внутри, по всей площади сарая, была яма двухметровой глубины, набитая навозом, с землей сверху; здесь и росли шпанки и бергамоты, арбузы и ананасы. Впрочем, такие изощренные формы садоводства характерны в основном для ХIХ в.: в старые времена таких затей не водилось. Однако же у упомянутого помещика-дельца Межакова под Вологдой (!) были оранжерея и ананасная и виноградная теплицы, для ухода за которыми в 1808 г. был приглашен из Петербурга иностранец Иоганн Ренненсберг (3; 10–11). М. Е. Салтыков-Щедрин, рассказывая о детстве в своем Пошехонье (Пошехонский уезд Ярославской губернии), много места уделяет описанию персиков из собственной усадьбы.

Сад обычно переходил в парк с аллеями берез, лип, кленов, дубов, елей, иногда подстриженных в форме пирамид, шаров и кубов, с куртинами сиреней, жасмина, с расчищенными и плотно убитыми дорожками, с беседкой в нем. В XVIII в. парки богатых усадеб «строились» на французский манер, регулярными, с геометрически четкой системой аллей, партерами, буленгринами, боскетами. В сельце Ботово, имении А. И. Сабуровой, «…в особенности хорош был сад регулярный, стриженный, как была тогда мода, все разным манером: были деревья, подстриженные пирамидами, зонтиком, некоторые – их было немного, кажется, где-то по углам – были выстрижены наподобие медведей» (9; 63). На рубеже XIX в. в моду стали входить английские «природные», парки, где природа подправлялась искусной рукой садовника: одни деревья и кусты вырубались, другие подсаживались, срезались или, напротив, подсыпались холмики, между ними прихотливо извивались дорожки. Значительная часть старых парков сочетала и старые, регулярные, и новые формы. Помещик Кривцов, поселившейся «в чистой и голой степи с маленькою речкой», украсил кирсановскую степь «изящною усадьбою, совершенно в европейском вкусе, не похожею на окружающие помещичьи поселения. Дом был большой и удобный… были примыкающие к нему оранжереи и теплицы. Вокруг дома с отменным вкусом был разбит большой английский парк, среди которого возвышалась красивая, англо-саксонской архитектуры башня, где помещались приезжие гости» (114; 101). Советскому наркому Чичерину принадлежало известное имение Караул, купленное в 1837 г. отцом не менее известного либерального деятеля ХIХ в. Б. Н. Чичерина. «Затем отец повел нас в сад по березовой аллее, идущей от церкви на протяжении полуверсты, с расположенными по обеим сторонам куртинами плодовых деревьев. В конце аллеи, отделенная от нее вишняком, примыкала прелестная роща, тогда еще молодая, из самых разнообразных деревьев – дубов, кленов, лип, берез, вязов, ильмов, с разбросанным между ними цветущим шиповником. От дома же к березовой аллее, сообразно с вкусом того времени, шли в разных направлениях стриженые липовые аллеи, украшенные кое-где цветниками. Вокруг дома цвело множество алых и белых роз…» (114; 115). Родившийся в 1854 г. в Ярославской губернии будущий известный революционер-народник Н. А. Морозов вспоминал усадьбу своего отца, Борок: «Все здания нашей усадьбы: главный дом, флигель, кухня и другие строения – были разбросаны среди деревьев большого парка в английском вкусе, состоявшего, главным образом, из берез, с маленькими рощицами лип, елей и с отдельно разбросанными повсюду кленами, соснами, рябинами и осинами, с лужайками, холмами, тенистыми уголками, полузапущенными аллеями, беседками и озеркомпрудом, на котором мы любили плавать по вечерам на лодке. Большие каменные ворота стояли одиноко в поле, как древняя феодальная руина, и показывали поворот дороги в нашу усадьбу» (64; 27). Думается все же, что эти воспоминания, написанные заключенным Шлиссельбургской крепости в 1902 г., страдают неполнотой и неточностью: это дача для отдыха, хозяйствовать же в такой усадьбе невозможно.