Игорь Зимин - Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 1

Сразу же по назначении на столь почетную должность отцу Васильеву пришлось определяться с отношением к Распутину, от которого прямо зависела его карьера. Только при определенной лояльности Васильев мог рассчитывать сохранить свою должность. При этом на него давили многочисленные противники Распутина, пытаясь использовать его новое положение.

Конечно, будучи вхож в царскую семью с января 1910 г., к февралю 1914 г. Васильев был уже в курсе ситуации. Кроме того, его весьма ценила императрица Александра Федоровна. В своих письмах она периодически упоминала о проповедях протоиерея Васильева, давая им самую высокую оценку. Так что, судя по всему, Васильев смог достаточно лояльно отнестись к Распутину. Однажды с ним беседовал на эту тему Шавельский. В разговоре, продолжавшемся более трех часов, Шавельский уяснил для себя со слов Васильева, что «Александра Федоровна считала Распутина не только народным целителем, но и духовным авторитетом: «Он (Распутин) совсем не то, что наши митрополиты и епископы. Спросишь их совета, а они в ответ: «Как угодно будет вашему величеству!» Ужель я их спрашиваю за тем, чтобы узнать, что мне угодно?» А Григорий Ефимович всегда свое скажет, настойчиво, повелительно» 828.

Основой этой повелительности была искренняя вера Распутина в самого себя 829. По воспоминаниям Шавельского, «отец Васильев не отрицал ни близости Распутина к царской семье, ни его огромного влияния на царя и царицу, но объяснял это тем, что Распутин – действительно человек, отмеченный Богом, особо одаренный, владеющий силой, какой не дано обыкновенным смертным, что поэтому и близость его к царской семье, и его влияние на нее совершенно естественны и понятны. О. Васильев не называл Распутина святым, но из всей его речи выходило, что он считает его чем-то вроде святого».

Из этого разговора Г. И. Шавельский вынес твердое убеждение, что при всех положительных качествах официального царского духовника Г. Е. Распутин – «фактически негласный духовник и наставник в царской семье, лицо, пользовавшееся в ней таким бесспорным авторитетом, каким не пользовался ни талантливый, образованнейший протоиерей Янышев, ни все три вместе заместителя его… Распутин стал как бы обер-духовником царской семьи. После краткой, в течение нескольких минут, исповеди у своего духовника на первой неделе Великого поста 1916 г. государь более часу вел духовную беседу со «старцем» Григорием Ефимовичем».

В заключение мы можем констатировать, что религиозные традиции, бытовавшие в царской семье, на протяжении XIX в. постепенно менялись. Начало этих изменений можно отнести к царствованию Николая I, заложившего основы «национальной модели» управления. Новый импульс развитию этой модели придали царствования Александра III и Николая II. Однако если православная религиозность Александра III стала органичной частью его внутренней политики, то религиозность его сына не только не вышла за рамки его «закрытой» личной жизни, но и привела к созданию кризисной внутриполитической ситуации, когда либеральной оппозиции удалось успешно разыграть «карту Распутина», дискредитируя царскую семью.

Роль царских духовников на протяжении всего XIX в. не выходила за жестко очерченные служебные рамки. Они совершали все необходимые при дворе службы, занимались административной, научной и педагогической деятельностью, однако серьезного воздействия на души членов императорской фамилии не оказывали. Только Распутин, который сумел стать фактическим духовником царской семьи, оказывал действенное влияние и на ее духовную жизнь, и на принятие вполне светских решений. Характер и степень этого влияния выходят за рамки данного повествования, поэтому и не рассматриваются. Однако стоит отметить, что едва только Распутин получил доступ в императорские покои, немедленно началась ожесточенная борьба придворных группировок как за возможность манипулирования самим Распутиным, так и за полную ликвидацию его воздействия на императорскую семью, что и вылилось в убийство Распутина в декабре 1916 г.

Специфика «царской профессии» предполагала многочисленные публичные контакты между монархом и подданными. Конечно, для каждого из подданных Российской империи возможность просто увидеть царя превращалась в одно из главных событий жизни. А уж если царь с кем-то заговаривал, то это становилось поводом для написания мемуаров. Другими словами, любой, даже самый мимолетный разговор с царем становился для подданного важнейшим событием и запоминался на всю жизнь. Казалось бы, для монарха эта ситуация должна была обладать совершенно противоположным эффектом, в его памяти бесконечная череда лиц не могла оставить и следа. Однако, как это ни удивительно, след оставался.