Василий Васильев - И дух наш молод

- Ай да Васильев! Молодец, Вася! - Это шрапнельщики отдавали дань моей храбрости. Знай, мол, наших!

Пробирался на свое место словно в тумане. После такой "победы" меня, непьющего, потащили обмывать происшествие пивом.

Это, пожалуй, был единственный случай в моей жизни, когда я поддался уговорам, проявил слабость. Кончился для меня триумфальный вечер, мягко говоря, печально. Домой, к удивлению тетки Марии, явился в крепком подпитии, чем вызвал целый поток "ахов", "охов", причитаний.

- Как же так, Вася? Никогда, племянничек, за тобой такого не водилось.

Пришел Митя. Посмотрел на меня. Молча разделся. И - влепил две крепкие пощечины:

- Это тебе за "цирк" в цирке. А это - за пиво.

Утром сказал:

- Эх ты, Пинкертон! Завод накануне забастовки, а он - бороться, представление устраивает. Да еще и нализался. Нашел время.

Я отмалчивался. Раз виноват - к чему разговоры? Но урок Митин запомнил.

Забастовал весь завод - таким был ответ путиловцев на угрозы князя Туманова. Вечером вместе с рабочими мастерской я присутствовал на большом митинге. Выступали большевики. Была принята небольшая резолюция, в конце которой говорилось: "Мы понимаем, что только усиление революционной борьбы демократии всех стран против своих правительств спасет человечество от кровавого кошмара, потому мы присоединяемся к решению ЦК РСД рабочей партии противопоставить мобилизации реакционных сил мобилизацию пролетарских сил для второй Русской революции!"{7}

На следующий день мы узнали о втором приказе, согласно которому 7 февраля завод закрывался. Все военнообязанные должны были явиться для зачисления на военную службу.

Усилились гонения на большевиков, заводских активистов. За несколько дней за решеткой оказалось более 200 человек. Но аресты и репрессии, отправка на фронт уже не могли остановить волну возмущения, нарастающую с каждым днем.

10 февраля был объявлен прием на завод, а на следующий день одновременно забастовали шрапнельная и башенная мастерские. Днем на митинге в шрапнельной были зачитаны и приняты такие требования:

1. Освободить арестованных товарищей.

2. Принять сто двадцать человек, не взятых после локаута на завод.

3. Не выполнять приказа Туманова.

В нашей шрапнельной мастерской, на "Тильмансе", "Треугольнике" появилось воззвание Петербургского комитета большевиков: "Приказ Туманова... применен прежде всего к Путиловскому заводу лишь потому, что правительство считает Путиловский завод наиболее опасным для себя, зная, что он всегда являлся застрельщиком революционных выступлений петербургского пролетариата...

Товарищи! Если вы не дадите решительного отпора попыткам закрепостить вас, вы сами вденете руки в заготовленные для вас наручники. Дело путиловских рабочих - дело всего петербургского и российского пролетариата. Забастовка протеста с требованием отмены приказа Туманова - вот оружие, которое должен теперь взять рабочий класс Петербурга"{8}.

К нашим требованиям в ответ на призыв Петербургского комитета присоединились остальные мастерские завода. Начались забастовки на других фабриках и заводах. Сплоченность и единодушие были огромны. Именно это вынудило директора Меллера подумать об отступлении. Многих рабочих возвратили с призывных пунктов. Правда, арестованных не освобождали.

Каким было мое участие во всех этих событиях? Пролетарским чутьем воспринимал все правильно: бастовал, ходил на митинги, ни в чем не отставал от других. И - только. Активным, сознательным борцом за дело рабочего класса я к тому времени еще не стал.

22 февраля все рабочие, отгуляв последние дни масленицы, вышли на работу. В тот же день в нашей мастерской, как и в других, стало известно, что дирекция завода медлит с ответом на требование о прибавках. Снова вспыхнули забастовки, совсем не похожие на сравнительно мирные "итальянки" 1914-1915 годов.

Весь свой гнев рабочие обрушили на ненавистных мастеров и начальников. У нас, в шрапнельной, мастером был некий Анджевский. Мы судили его своим рабочим судом. Вытащили из-за конторки, привели в пушечную, поставили на разметочную плиту. Вокруг сгрудилась возбужденная толпа. Гневные выкрики, свистки, упреки, обвинения - все слилось в сплошной гул.

- Жандармский прихвостень, получай по заслугам! Мы еще не солдаты, он не офицер. Дать ему как следует!

Рабочие, стоявшие поближе к плите, стали перечислять все проступки мастера: грубо обращается с рабочими, шпионит, отправляет революционеров на фронт, взяточник, вор, хозяйский холуй.