Серго Берия - Мой отец – нарком Берия

Не останавливаясь, прошел в дом. Все: и мама, и Марфа, и дети, и воспитательница – собрались в одной комнате. Здесь же сидели какие-то вооруженные люди.

И мама, и жена вели себя очень сдержанно. Меня явно ждали.

– Ты видел отца? – это был первый вопрос мамы. Я ответил, что, по всей вероятности, его нет в живых, и в присутствии охранников рассказал, что увидел недавно дома.

Мама не заплакала, только крепче обняла меня и тут же принялась успокаивать Марфу: моя жена ждала третьего ребенка.

Не прошло и получаса, как в комнату вошел человек, одетый в армейскую форму:

– Есть указание вас, вашу жену и детей перевезти на другую дачу.

Мама оставалась здесь.

– Ты только не бойся ничего, – сказала очень тихим и спокойным голосом. Впрочем, возможно, мне показалось, что она говорила очень тихо, потому что Марфа тоже услышала. – Человек умирает один раз, и, что бы ни случилось, надо встретить это достойно. Не будем гадать, что произошло. Ничего не поделаешь, если судьба так распорядилась. Но знай одно: ни твоих детей, ни твою жену никто не посмеет тронуть. Русская интеллигенция им этого не позволит…

Как и я, мама была уверена, что мы больше не увидимся. Вновь обнялись, расцеловались. Что будет с нами завтра – никто не знал.

Маме разрешили проводить нас к машине. Когда прощались, я и предположить не мог, что впереди меня ждет еще и разлука с детьми, женой.

Ехали мы в двух машинах. В одну почему-то посадили, несмотря на наши протесты, дочерей – старшая родилась в 1947, младшая в 1950 году, – в другую – нас с Марфой.

Куда нас везли, я мог только догадываться. В стороне осталась дача Сталина в Кунцево, так называемая «Ближняя», но мы ее проехали, не останавливаясь. Минут через двадцать свернули на какую-то проселочную дорогу и остановились у одной из государственных дач, на которой тоже иногда бывал Сталин. Мне же здесь раньше бывать не приходилось. Небольшой, как и все государственные дачи той поры, деревянный домик. Здесь нам предстояло провести в неизвестности почти полтора месяца.

Внешнюю охрану дачи, где я теперь находился с семьей, несло какое-то воинское подразделение, вооруженное автоматами и винтовками. Внутри дома тоже круглосуточно находились вооруженные люди, но в штатском. Во дворе, как и на нашей даче, стояли бронетранспортеры.

Лишь это да еще выведенные из строя телефоны напоминали нам, что мы лишены свободы.

Обычное питание, прогулки по территории, довольно корректное поведение охраны…

– Чего вам волноваться? – парировал мои вопросы начальник охраны, когда я поинтересовался своим нынешним статусом и спросил, нельзя ли разрешить жене с детьми уехать. – Вы, Серго Лаврентьевич, официально задержаны. Если вашей жене потребуется медицинская помощь, мы врача доставим сюда. Других указаний у меня нет.

Что произошло с моим отцом? Что с моей мамой? Что, в конце концов, произошло в стране? Все мысли были заняты только этим.

Окружающие нас люди старались в контакт не вступать, а когда мы о чем-то пытались спросить, тут же вызывали старшего, у которого на все случаи жизни был стандартный ответ: «Других указаний у меня нет».

Несколько раз просил дать мне газеты. «Не положено». Стало ясно, что и впредь нас намерены держать здесь в неведении. Ни телефона, ни радио, ни газет. Полная изоляция от внешнего мира.

Однажды, гуляя с детьми по саду, увидел оставленную на скамейке газету. Умышленно это было сделано или нет, не знаю, но находка оказалась весьма кстати. В газете были опубликованы обвинения в адрес отца, и если я еще сомневался в чем-то до этого, то теперь окончательно понял, что в стране произошел государственный переворот, направленный против определенной группы людей. Честно говоря, я думал, что жертвой заговора стал не только мой отец, но и другие члены высшего руководства страны. Теперь все окончательно прояснилось.

Сообщению об аресте отца я, разумеется, не поверил, сопоставив прочитанное с тем, что увидел своими глазами на Малой Никитской.

Месяца через полтора в три часа ночи к нам в комнату вошли вооруженные люди и объявили, что я арестован. Что ж, решил я, по крайней мере, с неопределенностью наконец покончено.

Взглянул на часы и усмехнулся: надо было ждать глубокой ночи, чтобы объявить мне об аресте.

Как мог, успокоил плачущую жену: все, мол, будет хорошо. Хотя сам, конечно же, в это не верил.

Под конвоем меня доставили в какую-то тюрьму, я догадался по маршруту, что это Лефортово. Так впоследствии и оказалось.