Платон Васенко - Бояре Романовы и воцарение Михаила Феoдоровича

Приводя постоянно мысли о близости «царского родича и шурина» к угасшей династии и к делам правления, указанные документы и обосновывают ими избрание Годунова на престол, прибавляя при этом, что никто не может противиться подобному избранию, так как «глас народа – глас Божий». Для большего подтверждения правильности избрания Бориса, так как тогда можно было сказать, что «царский корень пресекся», документы указывают исторические прецеденты подобного рода. Наконец, опасаясь, «яко да не рекут неции: отлучимся от них, понеже царя сами суть поставили», собор грозит таким людям. «Да не будет то, да не отлучаются, – читаем мы в соборном определении, – таково бо слово аще кто речет, неразумен есть и проклят».

Казалось, ничего не было забыто, чтобы укрепить на престоле новую династию. Притом избранный царь был, бесспорно, очень умен и обладал громадными дарованиями правителя. Тем не менее призрак социальной и политической катастрофы уже надвигался неотвратимо на Русь, и тень воскресшего царевича Дмитрия уже витала над Русской землей. Мы вполне разделяем мнение С. Ф. Платонова о темном углицком деле и давно уже высказались в том смысле, что «Борис является в нем подозреваемым на основании самых шатких и сомнительных улик» 173. Но тот кризис, с которым не был в силах справиться даже Борис, погубил его семью. Однако до своей гибели Годуновы ревниво охраняли свою власть от действительных, мнимых или возможных на нее покушений и посягательств. Нельзя их, и в частности царя Бориса, за это чрезмерно винить. Он знал, что против него зреет какое-то движение, знал, что избрание его встретилось с оппозицией и не было столь единодушным, как это представляли официальные документы, и, вполне понятно, чрезвычайно нервничал и всюду склонен был подозревать измену. Это, конечно, не было признаком того «мелкодушия», о котором говорил покойный С. М. Соловьев 174. Это было естественным последствием той тяжелой обстановки, в которой пришлось действовать царю Борису. Она-то и делала его таким подозрительным человеком. Жертвой раздражительной подозрительности нового государя стали и прежние его друзья по «завещательному завету» – Никитичи.

По своем воцарении Борис Годунов ничем не выразил неудовольствия Романовыми, которое легко могло явиться последствием толков о кандидатуре Федора Никитича и вероятных шагах этого боярина к достижению престола во время избирательного периода. Новоизбранный царь даже пожаловал в 1598–1599 годах боярский сан Александру Никитичу и окольничество его брату Михаилу Никитичу. Вдруг в конце 1600 – начале 1601 года Никитичей и их ближайших родных постигла страшная беда. Они были обвинены в попытке достичь престола «ведовством и корением» и подвергнуты тяжким наказаниям. Дело это до сих пор представляется весьма загадочным и темным и вряд ли когда-нибудь будет выяснено с желательной полнотой за недостатком данных. По рассказу Нового летописца, составленного в царствование Михаила Федоровича при патриархе Филарете и не без его влияния 175, причина возникновения преследования Никитичей и их родни и ход следствия и суда над ними представляются в таком виде. Царь Борис, приказавший некогда умертвить царевича Дмитрия, чтобы тем извести царский корень, по смерти царя Федора замыслил «царское последнее сродствие известь: братия бо царя Феодора Ивановича Федор Никитич з братьею, а сродствие бысть ближнее царица Анастасия Романовна да Микита Романович от единаго отца и матери; от царицы Настасии Романовны царь Феодор Иванович, от Никиты Романовича Феодор Никитич з братьею». Чтобы достигнуть своей цели, Годунов «многих научаше людей их на них доводити». «По тем доводам» у Романовых брали многих верных их людей «и пыташе их разными пытками». «Они же отнюдь на государей своих ничево не говоряху, терпяху за них в правде, что не ведая за государи своими ничево». Наконец, нашелся предатель. Это был «окаянный» Второй Бартенев, казначей Александра Никитича 176. Он явился к Семену Годунову и возвести ему: «Что царь повелит зделать над государи моими, то и сотворю». О Бартеневе было доложено царю, и тот «ему повеле сказати многое свое жалование». «Семен же, умысля со Вторым и наклаша всяково корения в мешки», которые Бартенев подложил в казну своего боярина. Затем этот предатель «прииде доводить на государя своего и про то корение извести». По доносу Бартенева произвели в доме Александра Никитича обыск, «те мешки взяша, иново ничего не искаху: ведаху, бо что у них в дому ничего неправеднаго нет».