Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад

«Я теперь спокоен, – говорил министр. – Мы увидели русский народ. Русская демократия и все, кто с ней, могут спокойно смотреть в будущее, так как мы доказали, что созрели для гражданственности. При старом режиме русская демократия и русская свободная мысль была под каблуком самодержавия, но все это время мы жили интересами государства, болели и плакали кровавыми слезами о гибели страны. Мы спокойными рядами один за другим шли, если нужно было, на смерть, но мы знали также, что русский народ должен перейти от азиатского самодержавия в семью европейских народов. Мы сознательно тянули его туда. Сейчас, когда мы притянули его, мы хотим его дело укрепить, так как создаем не какой-нибудь английский или немецкий строй, а демократическую республику в полном смысле этого слова» 55.

Вслед за Керенским к собравшимся обратился Максимов: «Граждане, военные и рабочие! Можете ли вы обещать министру без погон, министру из рабочих, что вы будете исполнять его приказы лучше, чем исполняли приказы министров, генерал-адъютантов царя?» Из зала закричали «Обещаем!»: судя по всему, участники встречи были весьма довольны друг другом 56. Зал клялся защитить свободу и республику, кричал «Ура!», депутаты передавали в президиум для Керенского Георгиевские кресты «в знак преданности и уважения». Тот принимал их с благодарностью 57. В тот же день министр вернулся в Петроград и провел встречу со 2-м Балтийским экипажем. И здесь его ждали овации 58.

Картина была впечатляющей: казалось, новый военный и морской министр явно мог опереться на новую дисциплину, новую армию и новый флот. Впрочем, так только казалось. Не все было так просто. В Гельсингфорсе, в частности, министру задали вопрос относительно того, когда же будут опубликованы секретные договоры России с союзниками, на что тот ответил уклончиво. Керенский заявил, что эти документы должны быть преданы публичности всеми одновременно, в результате чего сразу же был выставлен большевиками противником открытой и честной политики 59.

Одним из первых шагов Керенского на воинском поприще стала публикация «Декларации прав солдата» 10 (23) мая. 11 (24) мая она была введена приказом министра по армии и флоту. Некоторые ее положения звучали как весьма похвальная декларация, как, например, статья 8: «Взаимоотношения военнослужащих должны основываться при строгом соблюдении воинской дисциплины на чувстве достоинства граждан свободной России и на взаимном доверии, уважении и вежливости». При этом статья 9, отменявшая обязательную ранее словесную этику армии, вводила вместо нее новую, иногда звучавшую странно для все еще воевавшей армии. Так, например, вместо старорежимного «так точно» предполагалось отвечать «да» или «постараемся» 60. Последняя форма ответа отнюдь не предполагала категоричности при выполнении отданного приказа. Документ, фактически заменявший Устав, стал новым, довольно мощным ударом по сторонникам сохранения дисциплины, но тем не менее недовольство Керенским слева постепенно нарастало.

Эффект «Декларации…» был недолговечен, ее содержание не удовлетворяло и большевиков. Им была нужна безбрежная демократия. «Выборные войсковые комитеты, – писал в «Правде» 16 (29) мая Г Зиновьев в статье с показательным названием “Декларация прав или декларация бесправия.

Вниманию солдат”, – имеют право внутреннего самоуправления. Это хорошо. Но выбирать своих начальников солдаты не имеют права. А между тем без этого говорить о демократической армии просто смешно. Какая же это декларация прав? В этом самом важном, самом больном вопросе это декларация бесправия для солдат и декларация прав для командиров… Обидно и больно читать важнейшие пункты “декларации прав”. Не это называется демократизировать армию, гражданин Керенский» 61. Очевидно, с последним доводом Зиновьева Керенский был согласен.

Он готовился к снятию одиозного для большевиков и для себя Главковерха. С приходом Керенского в Военное министерство значительно ускорилось принятие положения о военных комиссарах в армии. Оно было разработано Петросоветом еще в апреле, но тормозилось Ставкой. Разумеется, Алексеева не могли устроить такие положения, как неподконтрольность комиссаров военному командованию и Военному министерству (только Петросовету). Теперь «Положение.» было принято военным министром и направлено в Ставку для исполнения. Комиссар назначался по согласованию с Военным министерством, но оставался в подчинении Петросовета 62.