Array Илиодор - Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)

Гермоген по-прежнему дико кричал: «Поднимай руку! Становись на колени! Говори: клянусь здесь, пред святыми мощами, без благословения епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора не переступать порога царских дворцов! Клянись. Целуй икону, целуй святыя мощи!»

Григорий, вытянувшись в струнку, трясясь, бледный, окончательно убитый, делал и говорил все, что ему приказывал Гермоген…

Что было дальше, я положительно не помню.

Когда я, слабый от волнения, вошел в свою комнату, там был писатель Родионов.

– А может и правда, что Митя так нападает на Григория из-за старческих портфелей?

От этих слов Родионов упал на широкую кушетку и начал от хохота кататься на ней, хватаясь руками за живот.

– Что же вы смеетесь, Иван Александрович! Шутка что ли здесь. Ведь знаете, Григорий уже убежал, пропали мы с Гермогеном!

– Ох! Ох! Ох! Ха-ха-ха! Да как же, дорогой батюшка, не смеяться-то? Из-за портфелей? Господи! Да ведь мертвый засмеется, зная Митю и Григория! Из-за портфелей!

Тут Родионов опять упал на кушетку и начал, катаясь по ней, хохотать.

Я тоже начал смеяться. И, действительно, как не засмеяться, представив картину, как при дворе к кабинету Николая и Александры бегут, стараясь опередить друг друга, с портфелями блаженные старцы… Да еще и ножку друг другу подставляют! Политика! Карьера! Слава! Величие! Побросали старцы темныя деревни, где нужен их совет, и пришли во дворцы, где без них вполне можно обойтись. Пришли, да еще и интригуют друг против друга!

Иван Александрович встал с кушетки и заговорил: «Боже мой! Да ведь Митя сейчас хватал почти самого царя? Как же, человек только что приехал из царского дворца, на именинах был у царя, с царицею под ручку ходил, а вдруг тут какой-нибудь калека-Митя так с ним поступил?»

Я, усталый, уже ничего не говорил. Родионов попрощался и ушел. Архиерейские покои совсем опустели. Стояла мертвая тишина, особенно заметная после пронесшегося адского шума…

Я вошел в кабинет к Гермогену. Епископ стоял около стола и, по обыкновению, перебирая иконки, крестики, панагии и другие святости, благоговейно целовал их, как ни в чем не бывало.

– Ну что, владыка, как себя чувствуете?

– Ничего, слава Богу! Развязались с дьяволом.

– Да развязка-то только началась, дорогой владыка!

– Пускай себе бесятся, а мы будем бороться.

– До конца?

– До конца! Ни в чем и никак уступки не делать!

Я горячо поцеловал Гермогенову руку, утешаясь его твердостью и бесстрашием.

Вечером, в этот же день, О. В. Лохтина говорила мне по телефону: «Отец Илиодор! Ради Бога, приезжайте сейчас к Головиным… Здесь сейчас Петр Степанович Даманский. Скоро приедет В. К. Саблер. Приезжайте. Посоветуемся. Помиримся!»

– Не приеду. Все кончено. Советы излишни. Прощайте! – сказал я и повесил трубку.

После этого Лохтина еще несколько раз вызывала меня к телефону, но я не подходил.

Оказалось, что меня вызывали Даманский и Саблер узнать, как случилось «происшествие» и нельзя ли как уладить дела. Об этом мне после передавала Лохтина же.

17 декабря, рано утром, когда я еще лежал в постели, вошел в мою комнату Григорий.

– Григорий, да зачем ты? Ведь уже все кончено… – смущенно и недовольно проговорил я.

– Голубчик, дружок! Пойми меня! Пожалей меня! Я ведь тебе помог когда-то. Окажи мне милость. Помири с Гермогеном.

– О, это никак невозможно, Григорий! Уходи отсюда!

– Все возможно, голубчик! Все возможно! Я сейчас же спрошу у мамы 5000 рублей на типографскую машину… Только помири меня с Гермогеном.

Я встал с постели и начал одеваться. Когда уже умылся, Григорий вдруг упал к моим ногам, заплакал и заголосил: «Спаси меня! Спаси! Папа и мама шума боятся. А это ведь шум будет. Пожалей папу и маму, ведь они тебя так любят, так любят…»

– Отстань, Григорий! Не пойду я к Гермогену!

– Голубчик! Хоть проведи меня к нему: я с ним поговорю. Ради Бога, проведи!

– Да он с тобой и говорить не будет.

– Да ты только проведи.

– Не поведу. Боюсь обидеть владыку.

– Ну, пойди скажи, что я, Григорий, с ним хочу поговорить и попрощаться… Понимаешь, попрощаться.

У меня мелькнула мысль: «И к дьяволу нужно быть не только справедливым, но и милостивым!»

В ту минуту мне жалко сделалось Григория, и я пошел к Гермогену: «Владыка! Пришел Григорий. Просит, чтобы вы поговорили с ним».

– Нет, нет, никак нельзя!

– Владыка, плачет, в ногах валяется…

– Ну, пойдите, скажите: пусть идет, но только я к нему лицом не повернусь; буду стоять к нему задом и так разговаривать. Близко к себе его, пса, не подпущу.