Лев Колодный - Хождение в Москву

Высотные дома называют сталинскими. Тиран разрушил сотни церквей и башен. И он же позволил своим зодчим в середине ХХ века воспроизвести в ином масштабе силуэты башен Кремля.

«Людям не нужны красивые силуэты – им нужны квартиры!» – внушал несчастным архитекторам Хрущев. Сколько страха натерпелись те, кто создал высотные дома! Одних мастеров вогнали в гроб, другим сломали судьбы. Зодчим первым Хрущев показал кулак со словами: «Понюхайте, чем это пахнет!» Те, кто устоял под его ударом, навязанную «простоту и строгость форм» втиснули в Кремль в образе Дворца съездов. Так над костром куполов нависла плоская крыша со стеклянными стенами, разделенными одинаковыми выступами пилонов, играющих роль проклятых колоннад.

Я видел глубокий котлован у Троицкой башни, куда часто наведывался подгонявший строителей глава партии и правительства в одном лице. Стоя перед котлованом, художник рисовал открывшийся вид на Теремной дворец. Но думал лишь о том, как передать петицию Хрущеву. Успел опустить руку в карман, но вынуть письмо не успел, парализованный охранником. Мог ли Хрущев отказаться от идеи собрать под одной крышей делегатов съезда разросшейся безмерно правящей партии? В этом дворце все услышали его пустое обещание: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». На другом съезде Брежнев посулил «превратить Москву в образцовый коммунистический город».

А застраивали этот город коробками – по завету отправленного на покой Хрущева. Так мы получили типовую Москву. И типовой корпус «России», построенной волей все того же Хрущева вслед за Дворцом съездов. Он хотел непременно, чтобы шесть тысяч делегатов и гостей, умещавшихся в его зале, могли жить рядом в гостинице, откуда ходили бы в Кремль пешком.

Меня учили, что историю делают массы, народ. Пушкин так не считал. Народ «безмолвствовал» при Борисе Годунове, который нарастил Ивана Великого. Народ не протестовал, когда взрывали храм Христа и Сталин подписывал за день тысячу смертных приговоров. Промолчал, когда Хрущев крушил Старый Арбат и дома в Кремле.

Над бровкой Боровицкого холма вижу клумбу, разбитую взамен памятника Ленину. До него здесь видели монумент Александру II. Ленин, став жителем Кремля, приказал сломать памятники царям. Он предлагал соорудить памятник Льву Толстому, которого отлучали от церкви в Успенском соборе. Все кончилось тем, что в стенах Кремля появился еще один монумент «вождю пролетарской революции», который, к слову сказать, не ломал церквей, чем отличился его лучший ученик. Таким образом, в Кремле, где веками жили и правили великие князья, цари и вожди, нет ни одного светского памятника.

Нет больше и церковных памятников, которые видел юнкер Михаил Юрьевич. До основания сломаны мужской Чудов и женский Вознесенский монастыри, Малый Николаевский дворец, где Николай I принял освобожденного им из ссылки Пушкина. Все разрушено по воле Сталина. На месте монастырей и дворца вижу зеленые крыши бывшей военной школы имени ВЦИК с клубом. В нем открыли после прихода к власти Хрущева забытый ныне Кремлевский театр, о котором я впервые написал в газете, начав тем самым свое путешествие по Кремлю. Под крышей обычного вида желтого корпуса оказался великолепный зал с голубыми креслами на 1200 зрителей...

Приходил я и в самое охраняемое место Кремля – бывшие Судебные установления, где поселился в многокомнатной квартире сбежавшего прокурора Ленин. Мне разрешили сфотографировать телефонную книжку, лежавшую на его письменном столе у «вертушки» кремлевского коммутатора. Тогда с ужасом узнал, что почти всех помянутых в книжке абонентов расстрелял абонент с номерами телефонов 034, 106 в кабинете и 122 в квартире в бывшем Потешном дворце. Над ним с недавних пор горят огнем купола с крестами.

Поднявшись под самый купол с крестом, из квадратного окошка я увидел Василия Блаженного. О нем Лермонтов писал: «…Рядом с этим великолепным, угрюмым зданием, прямо против его дверей, кишит грязная толпа, блещут ряды лавок, кричат разносчики, суетятся булошники у пьедестала монумента, воздвигнутого Минину…»

Никто больше не торгует на площади. Ходят по ней группы с провожатыми. А вид за Спасской башней остался точно такой, как полвека назад. Поэтому могу повторить свое давнее описание:

«Как охватить взором бескрайнюю картину из ярких красок всех цветов и оттенков в раме, сколоченной из горизонтов. Ярко-зеленая, широкая, как площадь, крыша Манежа. За ней стеклянный купол старого университета. А выше одна на одну находят крыши домов. Отсюда кажется, что между ними нет пространства, улиц и бульваров. Одна главная улица города, улица Горького, узкой полоской просматривается от центра до алого флага на крыше Моссовета».