Карл Ботмер - С графом Мирбахом в Москве

Столь же мало удалось мне отстоять мою точку зрения и в Ставке главного командования, несмотря на то, что генерал Людендорф заявил, что при общем положении вещей, сложившемся в данный момент, он никакого значения не придает больше ни признанию дополнительных договоров вообще, ни отделению Эстляндии и Лифляндии в особенности. Что же касается канцлера, то он ответ свой отложил до 26 августа - предполагаемого дня его возвращения в Берлин. Я совершенно недвусмысленно заявил о том, что поскольку, вне сомнения, вопрос о принятии того или иного решения уже предрешен, мне ничего не остается, как подать в отставку. У императора я просил разрешения высказать свои соображения в письменной форме. Свою записку 20 августа я послал рейхсканцлеру с просьбой передать ее кайзеру. Я, однако, имею основание полагать, что Его Величеству она представлена так никогда и не была.

Рейхсканцлер вернулся в Берлин только 29 августа. За день до того (27 августа. - Ю.Ф.) были подписаны парафированные 10 августа договоры. 30 августа я передал канцлеру подробно мотивированное прошение об отставке. В нем я снова подчеркнул те опасности для будущих отношений наших с Россией и для нашей собственной союзной системы, какие заложены в важнейших пунктах дополнительных договоров, подписанных вопреки моим настоятельным предостережениям. Я обосновал далее невозможность успешного сотрудничества с большевистской властью, сотрудничества, дающего нам действительную помощь и облегчение нашего положения, и добавил:

"Я предвижу наступление обратных влияний этой политики не только вовне, но и внутри страны. Систематическое подкрашивание в немецкой печати большевистского режима, в своих неистовствах едва ли превзойденного якобинцами, отношение к этому режиму на равной ноге, солидаризация с ним или, по крайней мере, видимость такой солидаризации вплоть до того, что не принимается никаких мер против вялого преследования большевистским правительством, вернее, отсутствия всякого преследования им групп и лиц, причастных к убийству графа Мирбаха и фельдмаршала Эйхгорна, - все это не может не иметь опасного влияния на душу германского народа и на внутриполитические отношения в нашей собственной стране".

Принятие моей отставки, прошение о которой было представлено 30 августа, последовало лишь 22 сентября. На основании некоторых вполне определенных намеков у меня создалось впечатление, что в интересах целесообразности меня решили держать как можно долее под гнетом "параграфа Арнима", дабы таким образом лишить меня возможности открытой борьбы с политикой правительства, которую я считал роковой. Не было удовлетворено и мое желание, чтобы в официальном сообщении о моей отставке было открыто указано - как на ее причину - на непримиримые разногласия в вопросах нашей политики на Востоке.

Одновременно с этим Министерство иностранных дел сообщило в печать и лидерам Рейхстага

такого рода информации о событиях в Москве, которые освещали в ложном свете мое поведение. В беседе с журналистами статс-секретарь иностранных дел между прочим сказал, что будто бы я хотел подбить его на "измену" большевистскому правительству! В целом ряде газет, открыто ссылавшихся на информацию надлежащего ведомства, мне был брошен упрек в оставлении московских "окопов" по соображениям личной безопасности. Крылатое словцо было с удовольствием подхвачено и теми органами печати, которые сохранили доброжелательное отношение ко мне еще со времен прежней моей деятельности. Личные нападки меня не трогали; к ним я был уже нечувствителен. Но тяжко было сознание надвигающейся роковой беды, предотвратить которую я не мог, несмотря на все мои предостережения.

Так кончилась для меня моя московская миссия - не только глубоким разочарованием личного характера, но и гнетущим чувством и сознанием того, что боги хотят нашей гибели.

Приложение 3

6-е заседание Всероссийского Центрального Исполнительного комитета

5-го созыва

Свердлов. Объявляю заседание Всероссийского Ц.И.К. и Московского Совета открытым. Прежде чем дать слово различным ораторам, я считаю необходимым указать, что последние события в Болгарии вынудили нас созвать сегодня столь авторитетное собрание, чтобы определить наше отношение к событиям. Мы должны дать себе отчет в том, что указало этот путь нашим товарищам за границей. Я должен дать слово т. Теодоровичу, чтобы огласить письмо, полученное от т. Ленина, еще не вполне здорового.