Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Английский уполномоченный на Венском конгрессе провел целую серию встреч с российским императором, пытаясь склонить его к занятию желательной для Великобритании позиции. 14 октября 1814 г. Каслри вновь информировал премьер-министра лорда Ливерпуля об очередной, состоявшейся накануне беседе с российским императором. Александр I, как отмечал Каслри, настаивал на своих политических и территориальных требованиях в отношении Польши и на присоединении Польского королевства к России. Он ссылался на свой «моральный долг» перед поляками, а также на «право владения» присоединяемой территорией. В ответ на заявление Каслри о чрезмерном усилении России император заверил, что после отвода русских войск за Неман и предоставления свобод Королевству Польскому «Европе нечего будет опасаться усиления мощи России» 261.

21 ноября лорду Каслри был вручен меморандум, автором которого являлся Каподистрия. Законы справедливости требуют, утверждалось в документе, чтобы выгоды каждого из союзников при торжестве общего дела были «пропорциональны его усилиям и величине пожертвований». «Когда Одер был перейден, – напоминал Каподистрия, – Россия сражалась только за своих союзников, для увеличения могущества Пруссии и Австрии, для ослабления Германии, для спасения Франции от бешенств деспотизма». В меморандуме перечислялись колониальные владения Великобритании (Индия, «американский континент», «рудники Леванта», «ключи Средиземного моря»), которая по своему морскому и торговому могуществу не имеет соперников, а ее отношения с Голландией и возвращение Ганноверского курфюршества «дают ей прямое и сильное влияние на дела континента». Затем Каподистрия приводил конкретные факты, свидетельствовавшие о территориальных приращениях и военно-политическом усилении других стран: Австрия распространяет свой скипетр и влияние на лучшую половину Германии, на прекрасные области Италии, она присоединила иллирийские провинции, которые обеспечивают ей господство на Адриатическом море и в европейской Турции. Пруссия получает северную часть наследства Германской империи и упрочивает свое влияние на Висле, Эльбе, Рейне. В этой связи Каподистрия ставил ряд вопросов: «Неужели приобретение Россией Финляндии и Бессарабии грозит спокойствию Европы?», а также: может ли Россия быть в безопасности, «если не получит хорошей военной границы, если покинет жителей Герцогства Варшавского на жертву отчаянию и прельщению с разных сторон»? «Для России, – утверждал он, – предмет первой важности – положить конец всем беспокойствам поляков» 262.

Прибывший на конгресс несколько позднее других представителей Ш.Талейран проявлял высокую активность в отстаивании интересов Франции. Французский министр привез с собой инструкции, им же самим составленные. В соответствии с ними необходимо было настаивать на том, что было бы выгодно для Франции: чтобы «конгресс был общим», чтобы на нем были представлены не только большие государства, но и малые страны, которые будут бороться за свое сохранение и тем самым препятствовать расширению территорий крупных государств 263. Талейран отстаивал провозглашенный им «принцип легитимизма»: завоевание не дает никаких прав победителю, ни одной короной, ни одной территорией нельзя распоряжаться, пока ее законный обладатель от нее формально не отказался; он должен иметь своего представителя на конгрессе, и ему должны быть возвращены утраченные территории. Талейран выступал за «законные права королей» («божественное право»), против принципа «права народов» 264.

Французский представитель считал, что Россия не хочет восстановления Польши при условии потери принадлежащих ей земель бывшей Речи Посполитой. А восстановить Польшу с тем, чтобы всецело отдать ее России, границы которой будут тогда доходить до Одера, означало, по мнению Талейрана, «создать для Европы опасность столь великую и столь близкую». Если Россия заявит о таком плане, заявлял он, то его исполнение необходимо будет остановить «силою оружия без колебаний» 265. К тому же Талейран был убежден, что Польша не готова к самостоятельному независимому существованию: даже если бы она и освободилась когда-либо от России, то снова попадет под иго, «ибо Польша, получив независимость, вместе с этим будет предана на жертву анархии. Величина страны исключает собственно так называемую аристократию, а монархия не может существовать там, где народ не имеет гражданской свободы, где шляхта имеет свободу политическую, или независимость, где царствует анархия». Он ставил вопрос: «Каким образом, восстанавливая Польшу, отнять политическую свободу у шляхты или дать гражданскую свободу народу?» и отвечал на него: «Последняя не может быть дана манифестом, законом. Гражданская свобода будет пустым словом, если народ, которому ее дают, не имеет независимых средств к существованию, собственности, промышленности, искусств, и этого всего ни манифест, ни закон создать не могут». Таким образом, государственно-политическое устройство страны связывалось с социальными и экономическими условиями. Поскольку, считал французский министр, передача всей Польши России привела бы к возникновению явной опасности для Европы, то «всего лучше оставить Польшу так, как она была после третьего раздела». И это тем более важно, полагал Талейран, что такое решение польского вопроса положило бы конец притязаниям Пруссии на Саксонию, потому что «Пруссия осмеливается требовать Саксонию только в предположении восстановления Польши» 266. Политическая интуиция и проницательность Талейрана позволяли ему делать верные исторические прогнозы: «Оставаясь разделенною, Польша не будет навсегда уничтожена. Не образуя более политического тела, поляки всегда будут составлять одно семейство. У них не будет одного общего отечества, но у них останется один общий язык, следовательно, между ними останется самая крепкая и самая долговечная связь. Под чуждым владычеством они достигнут зрелого возраста, до которого не могли достигнуть в десять веков независимости, и момент, в который они созреют, не будет далеко от момента их освобождения и сосредоточения около одного центра » 267.