Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

В разделах, посвященных внешней политике Польше, отмечалось, что «исчерпание локарнского периода германской политики» и хозяйственный кризис привели к обострению польско-немецких отношений, «правительственная пресса выступает против Германии, правительственные круги организуют антигерманские демонстрации». «Однако дальше этих тактических маневров правительство Пилсудского не пошло», оно «заняло выжидательную в дипломатическом отношении позицию», создавая впечатление, что «Польша заинтересована лишь в неприкосновенности польско-германской границы от ревизионистских поползновений германского национализма. Это поведение польской дипломатии по отношению к Германии целиком укладывается в рамки линии Пилсудского, всегда стремившегося к соглашению с Германией против СССР». В этом контексте акция Патека преследовала цель «ликвидации рапалльской политики», что могло бы подготовить сближение Варшавы и Берлина. Кроме того, предложение о пакте ненападения, основанное на принципе «круглого стола», было призвано смягчить польско-румынские разногласия и привести к усилению пошатнувшегося влияния Польши в Прибалтике.

Что касается отношения Польши к Советскому Союзу, то в ее тактике «в последние месяцы» отмечались «некоторые новые моменты» (являющиеся, впрочем, лишь «отражением новой международной обстановки») – примирительный тон заявлений официальных лиц и польской прессы, не изменившийся даже после отповеди Москвы в конце августа. В политических кругах Польши существуют различия по вопросу об отношении к СССР, «было бы, однако, неправильно предполагать», указывалось в записке НКИД, «что внешняя политика Польши может зависеть от отношения к ней тех или иных политических партий», в частности национальных демократов, – «направление внешней политики определяется планами диктатуры Пилсудского». Из окончательного текста доклада исчезло инспирированное сообщениями Антонова-Овсеенко предположение о наличии двух тенденций в «правительственных кругах» по поводу пакта с СССР. Было изменено и жесткое заявление о том, что программа Пилсудского, направленная на отторжение Советской Белоруссии и Советской Украины – при поддержке Франции и благожелательном нейтралитете Германии, – «остается в полной силе». Вместо этого в направленном Политбюро тексте подчеркивалось, что «в пределах правительственного лагеря законом является воля Пилсудского и его ближайшего окружения, по-прежнему стремящихся к осуществлению известных федералистических идей Пилсудского» и потому не имеющих «каких-либо серьезных намерений к улучшению отношений с СССР, в частности, к заключению пакта о ненападении с СССР». Главную причину акции 23 августа и «шумихи» вокруг него авторы доклада усматривали в «стремлении запугать Германию перспективой франко-польско-советского сговора, сводящего на нет все договора Германии с СССР» и привести ее «к осознанию необходимости поворота от СССР». Из этих положений вытекала позитивная оценка опровержений и заявлений, сделанных НКИД в конце августа: «Мы разоблачили легенду о польско-советских переговорах и тем самым успокоили находившуюся в большой тревоге Германию, а также Литву. Тем самым мы сорвали польско-французскую попытку нанести удар советско-германским и отчасти советско-литовским отношениям». Райвид и Николаев предлагали завершить доклад Наркоминдела выводом, в котором был бы учтен обмен мнениями на заседании Политбюро 3(5) сентября, т. е. указать, что залпом августовских разоблачений «осуществлена лишь одна часть нашей внешнеполитической задачи в отношении Польши. Вторая часть должна заключаться в том, чтобы в соответствующее, благоприятное для этого время, выявить нашу готовность к заключению советско-польского пакта о ненападении и тогда окончательно разоблачить антисоветские планы правительства Пилсудского».

В отзыве на проект доклада Н.Н. Крестинский сделал два частных замечания, усиливавших негативную тональность документа, но не возражал против заключительного предложения. Копии проекта были направлены также Стомонякову в Берлин и переданы Литвинову (вероятно, после его возвращения в Москву). Беседы, которые велись в Женеве между наркомом по иностранным делам и руководителями французской дипломатии, утвердили его во мнении, что поиск договоренности с Польшей, по меньшей мере, излишен. Высказывания Массильи «о желательности улучшения наших отношений с Польшей, иначе Франция попадет в трудное положение», Литвинов прокомментировал: «Исполняют какой-то неприятный долг», под «улучшением отношений» «можно понимать избежание полемики». На самом же деле, Польша «попала в неловкое положение даже перед Францией».