Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

В середине июля вернувшийся в Москву С. Патек поставил перед исполняющим обязанности наркома иностранных дел H.H. Крестинский вопрос об отзыве заместителя военного атташе. В ходе трех бесед на эту тему (18, 20 и 23 июля) Крестинский заявлял (сначала по своей инициативе, а затем с санкции Сталина), что дело Демковского представляется ему провокационным, но НКИД воздерживается от заявления протеста и резервирует свой ответ за запрос Польши до представления Боговым соответствующего доклада [818]. Ситуация действительно неясна, писал Крестинский Сталину, «есть много оснований предположить провокацию». Он считал, что следовало бы «повременить с нашим решением до приезда сюда Богового, если бы не обстоятельство», что 20 июля, одновременно с сообщением о казни Демковского, польская печать «распубликовала» «всю историю с указанием фамилии Богового и с помещением в газетах его портрета». Первоочередной вопрос, который замнаркома представил на разрешение Генеральному секретарю, состоял в том, что «если мы при таких обстоятельствах не напечатаем у себя в прессе ничего обо всем этом деле, и не дадим никаких официозных или хотя бы исходящих от самих газет комментарий, то это будет равносильно тому, что мы признаем виновность Богового в шпионаже». Ответственный руководитель ТАСС Долецкий настаивал на немедленном «опубликовании сообщений польских газет и резком комментарии», против чего высказался Я.Б. Гамарник, указывавший, что исходящие из Москвы опровержения вызовут полемику в прессе, а «буржуазное общественное мнение поверит, конечно, не нам, а полякам». Сам Крестинский «склонялся все-таки к тому, чтобы в печати не выступать и дело, таким образом, замолчать» [819]. Получив это письмо, Сталин немедленно провел «обсуждение варшавского дела», и 22 июля «Правда» и «Известия» сообщили о расстреле Демковского и интерпретации, которую эта история получила в «фашистской» прессе. «Рабочие и крестьяне СССР, конечно, легко поймут, – выражал надежду центральный орган ЦК ВКП(б), – что дело Демковского является чудовищной провокацией польских фашистов из пресловутого 2-го отделения генштаба или другого гнезда польских фашистских охранников против СССР. Цель этой провокации – облегчить авантюристическим кругам польской военщины порвать мирную политику СССР» [820].

23 июля Боговой вернулся в Москву и немедленно предстал перед Гамарником, дав утвердительный ответ на вопрос о том, «существовала ли связь между ним и Демковским»; только тогда догадки на этот счет руководителей советских разведывательных и дипломатических служб переросли в полную уверенность [821]. «Теперь необходимо решить, – писал сразу вслед за этим Сталину Крестинский, – как нам поступить дальше, чтобы ликвидировать официально это дело». Он указывал, что не следует настаивать на возвращении Богового в Варшаву уже хотя бы потому, что «поляки вряд ли дадут ему визу», «но при этом мы не можем просто оставить его здесь, не сделав полякам никакого реабилитирующего т. Богового заявления». Поэтому Крестинский предлагал разрешить ему «вызвать Патека и заявить ему примерно следующее: тов. Боговой приехал в Москву и сделал доклад своему правительству. В результате этого доклада совпра пришло к полному убеждению, что т. Боговой никакого отношения к приписываемому майору Демковскому предательству не имеет, что т. Боговой ведет себя вполне лояльно по отношению к поль[скому] пра[вительству]. Советское правительство не видит поэтому никаких оснований для отзыва т. Богового с его нынешнего поста. Учитывая, однако; что при создавшемся в официальных варшавских кругах отношении к т. Боговому, последнему было бы трудно выполнять возложенные на него обязанности, сов[етскому] пра[вительству] пришлось дать т. Боговому другое назначение» [822]. На следующий день после того, как Политбюро приняло предложение Крестинского, он пригласил польского посланника и сделал заявление, почти дословно воспроизводившее эту формулу [823].

В соответствии со второй частью постановления, 30 июля Политбюро вернулось к вопросу о военных атташе, однако не приняло содержательного решения. Резолюция Политбюро поручала Молотову «переговорить с т. Боговым и внести конкретное предложение в Политбюро» [824].

5 августа 1931 г.

12. – Об обмене списками с другими государствами о состоянии вооруженных сил, (т. Литвинов).

Принять предложение т. Литвинова в части, касающейся обмена списками между СССР, Польшей и Италией.