Николай Муравьев-Карсский - Собственные записки. 1811–1816

Однако нам весьма дорого досталось овладение высотами. Два полка прусской гвардии потеряли убитыми и ранеными более 80 офицеров, а у баденцов из числа 800 человек в баталионе осталось налицо только 80. Государь в самое время дела скинул с себя Георгиевский крест и послал его к полковнику Авенслебену. Пруссаки дрались как львы. Уцелевшие не уводили раненых из дела. Я видел, как человек 18 раненых пруссаков тащили одну французскую пушку, которую они взяли.

Корпус бывший Витгенштейна и корпус Раевского тоже потеряли много людей, так что на другой день, при вступлении в Париж, под ружьем не было более как по 200 или 300 человек в гренадерских полках. Многие офицеры шли перед своими взводами с подвязанными руками. Для овладения заставой лейб-гренадеры и павловские послали человек по 150 охотников. Мне известно, что в числе их было четыре лейб-гренадерских офицера, а рядовых 160 и что изо всех их возвратилось только шесть рядовых здоровых. Блюхер должен был иметь также большую потерю. Все союзные войска в сем сражении лишились не менее 15 тысяч человек. Неприятель гораздо менее нашего потерял, но он лишился почти всей своей артиллерии. Мы взяли много пленных, в числе коих встречались напудренные граждане, инвалиды, школьники и проч.

В сражении под Парижем был убит из квартирмейстерских офицеров капитан Кноринг; поручик Лютинский был ранен и голову и чрез несколько дней умер от раны.

Когда государь послал Ермолову приказание остановить дело, потому что уже перемирие было заключено, то последний не вытерпел, чтобы не пустить навесно в город еще два ядра. Я слышал это от него лично.

Французы назвали сражение под Парижем la bataille à la butte de St Chaumont, [193]потому что застава, перед которой мы дрались, называлась S-t Chaumont.

Я не был в огне во все время дела, потому что наша 1-я кирасирская дивизия не вступала в бой, и великий князь не был в огне, но мы были свидетелями всего дела. Несколько ядер только пролетало мимо нас.

Когда перемирие было заключено, государь в сопровождении главной квартиры поскакал на высоту Бельвиля, оттуда город открылся у наших ног. Торжество и радость, которую произвело на нас сие зрелище, невыразимы. Мы не верили глазам своим. Я думал, не сон ли вижу, и опасался пробуждения. Государь тут же поздравил Барклая де Толли фельдмаршалом.

После перемирия начались переговоры о сдаче города. Для лучшего успеха в сих переговорах обставили высоты Бельвиля орудиями, так что при первом сигнале Париж засыпали бы ядрами. Я был с великим князем около государя. Государь сделал окружающим его знак, чтобы они остались, а сам спустился несколько вперед и говорил с одним французским генералом, который из Парижа вышел с Михайлом Орловым. Я мог заметить, что государь на что-то не соглашался, после чего французский генерал возвратился в город, но вскоре он опять пришел с Орловым и говорил с государем, который остался доволен.

Военный министр Наполеона Талейран, который в то время находился в Париже, сдал город, как я слышал, изменническим образом. В договоре значилось, что французские войска выступят из города и что на другой день войска наши займут Париж.

Главная квартира расположилась ночевать частью в Бельвиле, а частью в деревне Пантен, около которой стояла гвардия. Великий князь со своим штабом расположился в Пантене. Войска занялись несколько грабежом и достали славных вин, которых и мне довелось отведать; но сим более промышляли пруссаки. Русские не имели столько воли и занимались во всю ночь чисткой амуниции, дабы вступить на другой день в параде в город.

К утру лагерь наш был наполнен парижанами, особливо парижанками, которые приходили продавать водку à boire la goutte, [194]и промышляли… Наши солдаты скоро стали называть водку берлагутом, полагая, что это слово есть настоящий перевод сивухи на французском языке. Вино красное они называли вайном и говорили, что оно гораздо хуже нашего зелена вина. Любовные хождения назывались у них триктрак, и с сим словом достигали они исполнения своих желаний.

19 марта было торжественное наше вшествие в Париж. Войска были в параде, восклицания радости непостоянного народа провожали нас до самых Елисейских полей; тут войска повзводно проходили церемониальным маршем мимо государя. Народ толпился около него и удивлялся величественному виду и устройству наших войск. Когда же показался несчастный корпус Юлая, то в народе сделался общий хохот.

Не стану описывать обстоятельств, сопровождавших вступление наше в Париж, потому что они довольно известны, как и народный дух французов, а ограничусь описанием своих собственных происшествий.