Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров

Как, например, расценить протокол от 31 августа:

Курский: Сколько раз вы стреляли в Ленина?

Каплан: Не помню.

Курский: Из какого револьвера стреляли?

Каплан: Не скажу. Не хотела бы говорить подробности.

Странно, не правда ли, что она не хочет или затрудняется отвечать на такие, чисто технические вопросы. Но оказывается, ничего странного — если вспомнить, что в данный момент само следствие ответов на эти вопросы не знало. Ведь 31 августа револьвера у чекистов еще не было, несмотря на то что его якобы «швырнули под ноги»… Он возникает только 3 сентября, и тогда же было определено, что из него сделано три выстрела. В других же случаях часто бросается в глаза, что вопросы как бы подсказывают ответы на них. То есть подсказывают обвиняемой информацию, уже известную следователям — и такую, которую обязана была знать она.

Да и данные о признаниях Каплан в разных источниках далеко не однозначны. Петерс позже напишет, что убеждал ее покаяться, рассказать все чистосердечно и тем самым смягчить свою вину. «Она же или плакала, или ругалась зло, с ненавистью, решительно отказываясь давать какие-либо показания». А член коллегии Наркомюста Козловский писал, что она «держит себя растерянно, говорит несвязно» и производит впечатление истерического человека.

Что вполне объяснимо. Ведь Каплан была тяжелобольной. И к тому же… полуслепой. В 1907 г. она состояла в группе анархистов и участвовала в подготовке покушения на киевского губернатора. В ее комнате по неосторожности взорвалась бомба. Несколько соратников было убито, а сама она получила тяжелую контузию. Уцелевшие террористы были арестованы и приговорены военно-полевым судом к смертной казни, которую Каплан заменили пожизненной каторгой. Как сообщала ее подруга, «она в январе 1909 г. ослепла… Она и прежде теряла зрение, но ненадолго, на два-три дня. На этот раз ее прозрение длилось почти три года. Тюремные врачи потерю зрения Фаней Каплан связывали с резкими головными болями, которыми она жестоко страдала на каторге». Кстати, вот зачем оказался в ее руках зонт! Из-за проблем со зрением. Ведь в те времена зонты служили одновременно и тростью — и разумеется, для молодой женщины это казалось предпочтительнее, чем ходить с палочкой.

Неужели опытные боевики-эсеры могли столь легкомысленно поручить такую важную, так долго готовившуюся акцию больной женщине, которая вполне может подвести — из-за какой-то случайности, из-за малейшего нервного перенапряжения, неизбежного при покушении? Да и где вообще гарантия, что полуслепая попадет? И в того, кого нужно? Каждый, кто хоть раз стрелял из боевого пистолета, думаю, согласится со мной, что для этого нужен навык, и обязательно — твердая рука.

Правда, большевики попытались сгладить это противоречие, утверждая, будто зимой 1917/1918 гг. ей в Харькове делали глазную операцию (что проверить было невозможно, так как Харьков находился под немцами). Но вряд ли в революционном Харькове функционировали учреждения вроде клиники Федорова, способные так быстро и полноценно вернуть зрение. К тому же авторов этих утверждений большевиков снова подводит элементарная медицинская безграмотность — слепота Каплан определялась вовсе не офтальмологическим диагнозом, а была связана с контузией и сопровождалась мучительными головными болями, то есть вызвана была нервной патологией или мозговой травмой. Как же тогда ей могла помочь операция на глазах?

Коснемся и эсеров, которым почему-то сразу было приписано покушение. И без всяких оснований. Налицо следующая грубая подтасовка. «Известия ВЦИК» от 1 сентября сообщают: «Из предварительного следствия выяснено, что арестованная, которая стреляла в товарища Ленина, состоит членом партии правых социалистов-революционеров черновской группы». Но на допросах она в этот день еще называла себя анархисткой. И лишь 2 сентября в протоколах появляется, что «она сторонница эсера Чернова, но в партии не состоит». То есть официальное сообщение о признании на день опередило само признание.

Отметим и то, что партия эсеров сразу же заявила о своей непричастности к покушению. А ведь как раз по эсеровским правилам это автоматически лишало теракт всякого смысла. Как раз по законам эсеровских боевиков он должен был получать широкую огласку как исполнение приговора партии! Тем самым оказать давление и деморализующее влияние на органы власти. Сазонов и Каляев шли на смерть, гордо неся звание эсеров, а не скрывая своей партийной принадлежности. Но… Каплан и в самом деле никогда не принадлежала к эсерам. В юности состояла в организации анархистов, а вернувшись после Февральской революции с каторги полным инвалидом, перебивалась по знакомым в поисках средств к существованию. Жила то у одной, то у другой подруги, принимавших ее из жалости. По свидетельствам этих подруг, своего положения нахлебницы и приживалки она очень стеснялась, поэтому с утра брала ненужный портфель и на весь день отправлялась якобы «по делам» — хотя все знали, что она просто бесцельно околачивается по городу, просиживает по лавочкам скверов. А в роковой день вроде бы поехала в больницу — ей снова стало хуже…