Он снова поднял трость и снова ее опустил. Тут мальчик заметил, что синьор Паоло - совсем дряхлый старик. Моментами у старого Страдивари отваливалась челюсть. Какие-то странные знаки отличия, плохо прикрепленные к камзолу, болтались на его высохшей груди...
- По всей Европе идет какое-то сумасшествие! То свергают королей, то вдруг начинают скрипичное старье ценить дороже нынешних хороших скрипок. Это еще надо доказать, что старые скрипки лучше новых... Надо доказать, что новая политика лучше старой, - добавил он. Старческое лицо вдруг исказила свирепая гримаса. - Еще надо доказать, - закричал он, - что французская республика чего-нибудь стоит по сравнению с хорошими древними монархиями!
Веки старика закрылись, потом он вдруг, как бы насильно заставляя себя проснуться, обратился к Никколо:
- Итак, мальчик, иди к графу Козио. Этот самый дурак помешался на скрипках. Это он пускает сплетни о том, что в доме Страдивари занимались ремеслами. Не верь тому, что граф Козио будет говорить про нашу семью, он старый маньяк и выдумщик, но скрипок у него много и человек он неплохой.
Синьор Паоло взял колокольчик со стола и позвонил. Вошла женщина лет сорока, румяная, крепкая, сильная. Она недовольно посмотрела на старого синьора, с негодованием оглядела маленького Паганини и, обращаясь к синьору Паоло, резко спросила:
- Что вы тут шумите?
- Катарина, - сказал Страдивари, - проводи мальчика к выходу и готовь завтрак.
- Нет вина, - ответила Катарина. - Как этот маленький негодяй попал сюда?
Она говорила резко, с таким видом, словно желала подчеркнуть, что она хозяйка в доме и синьор Страдивари находится у нее в подчинении.
- Ключи у тебя, Катарина, - возразил Страдивари с досадой.
- А деньги у вас, - грубо отрезала Катарина.
- Деньги у тебя, - пробовал спорить старик.
- Деньги вышли все.
Синьор Страдивари зашевелил губами, хотел что-то возразить, сделал неопределенный жест и стал шарить рукой в кармане камзола, пытаясь достать ключи. Он долго искал деньги в стенном шкафу. Наконец, Катарина вырвала у него из рук мешок с серебряными монетами и, быстро обернувшись к маленькому Паганини, воскликнула:
- Идем!
- Иди на площадь святого Доминика! - крикнул вдогонку Страдивари.
- Кто тебя впустил в дом, чертенок? - грозно спросила Катарина, открывая перед Никколо дверь.
Чтобы не осложнять положения, мальчик поспешно юркнул в открытую дверь и прыгнул на мостовую...
...Он уже приближался к двухэтажному лому графа Козио, как вдруг его чуть не свалил удар в ухо. Кто-то схватил его за плечи и стал нещадно трясти. Вскинув глаза, через плечо, мальчик увидел разъяренное лицо синьора Антонио.
- Вот ты где, дьяволенок! Вот ты где, вор семейного благополучия! Какой черт носит тебя по улицам, когда я два дня, заботясь о тебе добиваюсь приема у графа Козио? Сегодня он согласился слушать твою игру, а тебя, как на грех, унесло неведомо куда. Если будешь шляться без позволения по улицам...
- Да пустите же, отец! - закричал мальчик. - Я иду к графу Козио, я все знаю!
Синьор Антонио выпустил его, с недоумением посмотрел на свою руку, только что державшую сына за шиворот, и проговорил:
- Как? Что? Что ты сказал?
- Ну да, отец, - быстро заговорил Никколо, наспех придумывая изворотливую фразу. - ну да, я иду к графу Козио, потому что... потому что... мне передали, что...
- Ты лжешь! - завопил старик. - У тебя заплетается язык.
- Это потому, что вы сдавили мне горло, - нашелся мальчик.
- Нет, совсем не потому, а потому, что ты лжешь!
Время было выиграно. Они стояли у решетчатой ограды. Синьор Антонио постучал. Привратник открыл дверь. Старик Паганини, слегка подпрыгивая и танцуя, поклонился привратнику с такой почтительностью, словно от этого человека зависело очень многое, и попросил доложить господину графу о приходе его нижайшего слуги Паганини с мальчиком, чудесным скрипачом.
Никколо вздрогнул и, как зверек, сверкнул глазами, глядя исподлобья на отца. Чудесный скрипач! Ему вдруг показалось, что забыты отцовские побои, забыты обиды, захотелось броситься к отцу, сказать, что бить его вовсе не нужно, что он сам сделает все необходимое, он сам любит музыку и скрипку, а после побоев, наоборот, каждый раз он уже совершенно не может играть... Но, увидев подобострастную и жалкую улыбку старика, мальчик понял, что для этого человека его, Никколо, страдания не существуют, старик считает сына вещью, инструментом для наживы, машиной, которая должна обеспечить безошибочный выигрыш. Сердце маленького Паганини сжалось. Никогда раньше он не видел у отца этой хитрой и подленькой улыбки.
Читать дальше