Александр Нечволодов - История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова

Конечно, клятва – по приведенной выше подкрестной записи – не способствовала развитию чувства любви людей Московского государства к своему новому государю.

Не менее необычно было первое выступление царя Бориса и в воинском деле.

1 апреля пришла весть, что крымский хан идет на Москву. Весть эта, по мнению некоторых современников, была пущена самим же Борисом, чтобы, по словам Н. М. Карамзина, «доказать, что безопасность Отечества ему дороже короны и жизни». Он немедленно выступил в поход, приказав собираться войскам к Серпухову, где скоро в огромном лагере сосредоточилось, как говорят, до 500 000 человек.

Борис беспрерывно объезжал собранное здесь воинство и награждал его с несказанной щедростью; почти ежедневно у него обедало до 70 000 человек. Воеводам же передовых полков и начальникам степных крепостей новый царь послал сказать: «Я стою на берегу Оки и смотрю на степи: где явится неприятель, там и меня увидите»; вместе с тем велено было «спросить о здоровье» всех начальных людей, что делалось прежними московскими государями только в знак особой награды после одержанной большой победы.

Между тем, вместо крымской рати, разъезды наши обнаружили совершенно мирное посольство от хана, который был в неладу с турецким султаном, а потому искал дружбы Москвы. Тогда Борис совершил поступок, совершенно недопустимый для воина: он приказал стрелять из пушек ночью, чтобы напугать прибывших, а затем их привели к нему сквозь тесные ряды пехоты и конницы.

Обласкав послов, Борис задал роскошный пир своему пятисоттысячному воинству, причем все военачальники были опять очень щедро одарены; сделано это было, конечно, с тем, чтобы привязать их к себе. Но расчет оказался не верен: «Они все, – говорит летописец, – видя от него милость, обрадовались, чаяли и вперед себе от него такого же жалования».

Так поставил себя Борис с первых же шагов своего царствования по отношению к военно-служилому сословию: награды за подвиги на поле брани, которыми жаловали своих доблестных воинов прежние государи, превратились в задабривание войск, пользуясь для этого первым удобным случаем – благополучным окончанием смехотворного похода против несуществующего противника.

В Москву из-под Серпухова Борис вернулся победителем; весь город вышел ему навстречу, как некогда Иоанну, после завоевания Казани. Патриарх Иов приветствовал его речью, начинавшейся словами: «Богом избранный, Богом возлюбленный Самодержец! Мы видели славу твою. Государство, жизнь и достояние людей целы; а лютые враги, преклонив колена, молят о мире! Ты не скрыл, но умножил талант свой в сем случае удивительном, ознаменованном более нежели человеческою мудростью…»

1 сентября состоялось с необычайной пышностью венчание на царство нового царя.

Первые два года царствования Бориса прошли, по отзывам современников, очень благополучно. Новый царь старался угодить всем. Он приказал выдать тройной оклад жалованья стрельцам, дьякам и прочим служилым людям. Весь сельский народ был освобожден от податей на один год, а инородцы – от платежа ясака на тот же срок. В Новгороде, по просьбе жителей, были закрыты два казенных кабака, от которых они терпели убытки и оскудение. Была также облегчена участь и некоторых опальных предыдущего царствования.

Особенную же ласку и заботу проявил Борис по отношению к иностранцам.

Немец Бер с восторгом рассказывает о милостях, которые он оказал прибывшим в Москву ливонцам, вынужденным покинуть родину вследствие тягостных для них порядков, заведенных в ней поляками. Никто из них не истратил ни гроша во время своего пути в Москву; здесь же они были торжественно приняты самим царем.

В своей приветственной речи Борис сказал им между прочим: «Меня трогает несчастье, которое принудило вас покинуть родину, – вы получите втрое более того, что потеряли в своем отечестве. Вас, дворяне, я сделаю князьями, вас, граждане, – боярами… одарю вас землею, слугами, работниками… одену в бархат, шелк и золото; наполню пустые кошельки ваши деньгами; я вам не Царь, не господин, а истинный отец… Присягайте только Богом и верою своею не изменять ни мне, ни сыну моему… не скрывать, если узнаете какой против меня замысел; не посягать на мою жизнь ни ядом, ни чародейством…»

Когда ливонцы присягнули, Борис продолжал: «Молитесь, немцы, Богу о моем здоровье; пока я жив, вы не будете ни в чем нуждаться» и, указав на жемчужное ожерелье свое, промолвил: «И этим поделюсь с вами».