Виталий Шенталинский - Марина, Ариадна, Сергей

Все немногие свидетели жизни Сергея Эфрона в Болшеве говорят о какой–то резкой перемене в нем: замечали то затравленный взгляд, то нервные срывы с рыданиями, то каменное оцепенение…

8 октября день их рождения, и Марины, и Сергея: ей сорок семь, ему сорок шесть. Было не до праздников. Полтора месяца в семье ждали чуда: вот распахнется калитка и появится улыбающаяся Аля…

10 октября, рано утром, калитка распахнулась… Вежливые истуканы в форме, ордер с подписью Берии, кавардак обыска, какие–то формальные подписи, вещи первой необходимости в рюкзачок. На прощанье Марина осенила Серге широким крестным знамением…

В постановлении на арест фигурировали показания все того же Толстого, что он был завербован во французскую разведку ее резидентом белоэмиг рантом Эфроном, и, конечно же, быстро пущенное в ход «признание» Ариадны.

Обычна процедура на Лубянке фотографирование, отпечатки пальцев, заполнение анкеты: «Эфрон Сергей Яковлевич, литератор, место службы был на учете НКВД, беспартийный, русский…»

В это же утро следователь тот же Кузьминов, что вел дело Ариадны, подверг арестованного изнурительному допросу. Эфрон подробнейшим образом изложил свою биографию. Не скрывал, что боролся против большевиков в годы революции и Гражданской войны, потом бежал с армией генерала Врангеля за границу. Оказался в Праге, перебрался с семьей в Париж и там вступил в группировку евразийцев.

Каковы были программа и установки евразийцев? спрашивает Кузьминов.

Я вступил в левую группу евразийцев в 1927 году… Вначале это была попытка создани фашистско–русской идеологии, а впоследствии организация стояла на позициях «советы без коммунистов». Та группа, к которой принадлежал я, в 1928 1929 годах совершенно разочаровалась в этих взглядах и стала на советскую платформу. При этом мы старались использовать евразийскую печать для советской пропаганды в эмиграции…

Следствие вам не верит, говорит Кузьминов. Какие у вас отношения с дочерью?

Дружеские, товарищеские…

Что вам известно об антисоветской работе вашей дочери?

Мне об этом ничего не известно.

А какую антисоветскую работу проводила ваша жена?

Никакой антисоветской работы моя жена не вела. Она всю жизнь писала стихи и прозу. В некоторых своих произведениях она высказывала взгляды несоветские…

Не совсем это так, как вы изображаете. Мы знаем, например, что в Праге ваша жена активно участвовала в издаваемых эсерами газетах и журналах. Ведь это факт?

Да, это факт. Она была эмигранткой и писала в эмигрантские газеты, но антисоветской деятельностью она не занималась.

Непонятно. Белоэмигранты в своих изданиях излагали тактические установки борьбы против СССР. Что может быть общего с ними у человека, не разделяющего этих установок?

Я не отрицаю того факта, что моя жена печаталась в белоэмигрантской прессе, однако никакой политической антисоветской работы она не вела…

Попытка замешать в дело Цветаеву не удалась.

Следствие вам не верит. Допрос прерывается.

На следующий день Эфрона переводят в Лефортово тюрьму, которой следователи пугали неподдающихся арестованных и откуда те редко выходили живыми. Каждый день его водят на допросы (об этом свидетельствует справка, данная тюремным начальством), но протоколов их в деле нет, что может значить только одно: выбить нужные показания следователи не могут. А состояние их подопечного уже таково, что приходится проводить медицинское освидетельствование.

Начальник санчасти Лефортовской тюрьмы военврач Яншин пишет заключение:

«Арестованный Эфрон, 46 лет, высокого роста, правильного телосложе ния… страдает частыми приступами грудной жабы, хроническим миокарди том, в резкой форме неврастенией, а поэтому работать с ним следственным органам можно при следующих обстоятельствах: 1) дневное занятие и непродол жительное время, не более 2 3 часов в сутки; 2) в спокойной обстановке; 3) при повседневном врачебном наблюдении; 4) с хорошей вентиляцией в кабинете».

24 октября Эфрона помещают в психиатрическое отделение Бутырской тюрьмы. И оттуда, прямо с больничной койки, снова тащат на допрос к Кузьминову. Предъявив обвинение, следователь получает прежний ответ:

Я не виновен. Ни с какой разведкой иностранного государства связан не был.

Допрос прерывается привычной фразой:

Вы говорите неправду, следствие вам не верит…

Цветаева с сыном Муром оказались без средств, в неизвестности как, чем жить? Днем собирают хворост для печи дров нет. Ночью она не спит, прислушивается, вздрагивает: теперь придут за ней… Что тогда будет с Муром? Надвигается зима. Весь их багаж все теплые вещи, отправленные из Парижа, застрял на таможне, а получить не удается. Как пережить зиму без самого необходимого, кто поможет?