Среди способов контроля над населением, и, следовательно, над тем, в чем и как выражается недовольство, одним из наиболее изученных является почтовая цензура, исследованная во многих работах {94} 94 Holquist P. «Information is the Alpha and omega of Our Work»: Bolshevik Surveillance in its Pan-European Context //Journal of Modern History. 1997. № 69. P. 415–450. См. также несколько статей Владлена Семеновича Измозика: Перлюстрация в первые годы советской власти // Вопросы истории. 1995. № 8. С. 26–35; Частные письма середины 20-х годов (из архивов Политконтроля ОГПУ) // Нестор. 2001. № 1(5). С. 27–93 (вводная статья и публикация источников). Наконец, о периоде гражданской войны: Давидян И., Козлов В. Частные письма эпохи Гражданской войны. По материалам военной цензуры. В кн.: Неизвестная Россия. XX век. М., 1992. С. 200–253.
. Речь не идет о чем-то, специфическом для советского периода: перлюстрация частной переписки существует в России с XVIII века и развита также в других европейских странах, в частности во время Первой мировой войны. Отмененная большевиками при приходе к власти, военная цензура была восстановлена во имя «сохранения военной тайны и ограждения интересов РСФСР» в конце 1918 года {95} 95 Там же. С. 202.
Помимо откровенно контрреволюционных высказываний, цензоры искали также сведения о настроениях населения, о его отношении к войне и к советской власти.
В августе 1920 года эта деятельность становится одной из прерогатив ЧК, затем ОГПУ Сотрудники Отдела политического контроля продолжали, таким образом, систематически фиксировать информацию о настроениях населения (даже по письмам, которые не были изъяты), чтобы затем передавать эти материалы в другие отделы политической полиции. Эта деятельность чекистов имела целью контролировать население и, в случае чего, принимать меры против инакомыслящих, но за ней стояло также желание обладать всей полнотой информации, зондировать общественное мнение. На основе копий писем, которые они сопровождали своим собственным анализом, службы ОГПУ составляли аналитические сводки, иногда весьма объемные (от 68 до 380 страниц в Ленинградской области {96} 96 Измозик В.С. Частные письма эпохи Гражданской войны.
). Эти сводки затем направлялись секретарям областных комитетов партии или заведующему сектором информации.
Недовольство населения, каким оно предстает сквозь призму таких сводок, формулируется в выражениях, которые можно встретить и в изучаемых далее письмах к власти. Авторы говорят не только то, что они думают о режиме (коммунисты — это «бешеные собаки»), но и о пьянстве, о злоупотреблении властью на местах, о преступности и ее росте, о проблемах образования и культуры, об уровне жизни {97} 97 Там же.
.
Такой контроль, по-видимому, получил развитие в двадцатые и тридцатые годы, хотя надежными цифрами мы не располагаем. Накануне Первой мировой войны на всю Российскую империю было сорок девять человек, которые занимались перлюстрацией писем, в 1924 году их количество было вдвое больше {98} 98 Там же. С. 28.
. [27] 106 человек на центральном уровне, пользовавшиеся помощью 623 информаторов.
Но этого по-прежнему очень мало. Одиннадцать московских цензоров в 1924 году явно не справлялись с объемом работы. В дальнейшем ситуация, похоже, улучшилась [28] В 1923/1924 годах доля бюджета ОГПУ, приходившаяся на ОПК, составляла 4%; в 1924/1925 она доходит до 7%. См.: Измозик В.С. Частные письма середины 20-х годов (из архивов Политконтроля ОГПУ) // Нестор. Санкт-Петербург. 2001. № 1 (5). С. 27–93.
. Доклад отдела информации ОГПУ о письмах кулаков, высланных на Север в 1930 году, свидетельствует, что между 20 июня и 1 июля 1930 года эти службы просмотрели 16 790 писем {99} 99 Berelowitch A., Danilov V Les documents des VCK-OGPU NKVD sur la campagne soviétique, 1918–1937 // Cahiers du monde russe. Juillet — septembre 1994. Vol. 35. №3. P. 668.
. Цензор, работавший в Чите в конце 1940-х годов, называет цифру 70 человек и считает, что обрабатывалось около десятой части всей переписки {100} 100 Авзегер Л.Я. вскрывал Ваши письма: воспоминания бывшего тайного цензора МГБ // Источник. № 1993/0. С. 41–57. Эти воспоминания, очень точно описывающие ежедневную работу цензоров, заслуживают внимания.
. Однако в 1920-е годы деятельность ОПК остается фрагментарной и не очень внятной.
Перед сотрудниками ОГПУ, во всяком случае на местном уровне, ставилась задача быть, по выражению Мартина Лациса, руководителя украинской ЧК, «глазами и ушами режима» {101} 101 Измозик В.С. Глаза и уши режима: Государственный политический контроль за населением Советской России в 1918–1928 гг. СПб., 1995.
. Однако их количество было ограничено, и им приходилось прибегать как к услугам постоянных секретных сотрудников, чаще обозначавшимся при помощи сокращения «сексот», так и менее регулярных «осведомителей». Об этой сети сотрудников, организованной секретной полицией «с первых дней ее существования» {102} 102 Semystiaha V. The Role and Place of Secret Collaborators in the Informal Activity of the GPU-NKVD in the 1920s and 1930s (on the basis of materials of the Donbass region) // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. № 2–4. С. 231.
, мало что известно: сведения из первых рук крайне отрывочны. В то же время представления о постоянной слежке прочно сидят в головах россиян и советских людей: мемуары переполнены историями о страхе перед слежкой или об уверенности, что кто-то ведет за тобой наблюдение.
Читать дальше