А Волков - Зодчие

Кондратий принялся объяснять. Курбан плохо говорил по-русски, но все понимал, и москвич не мог вставить ни слова в поощрение товарищу. Брошенный украдкой взгляд показал, однако, Никите, что он начал как надо.

Весь день Булат портил работу, раздражая горячего Курбана. Плеть ходила по плечам и спине старика.

Кондратий шептал:

- Крепись!

Никита не поддался.

- Пропади этот оценщик! Сгорели мои два тэнга! - жаловался Курбан.

Вечером, когда Курбан отлучился из дому, Кондратий многое рассказал о нем новому рабу.

Оружейник Курбан был очень богат. Жалкая лавчонка на базаре только прикрывала его истинное занятие: на Курбана работали по домам десятки мастеров, за бесценок сдавая ему ятаганы74, кинжалы, богато украшенные пищали75. Оружие Курбан перепродавал с огромной выгодой и немало золота зарыл в укромных местах.

Но, как и многие казанские богачи, Курбан умело представлялся бедняком: ходил в драном халате и засаленной тюбетейке, жил в плохонькой сакле. Приносимое мастерами оружие принимал наедине и, выплачивая за него гроши, клял нищету, не позволяющую заплатить дороже.

Таких пауков, высасывавших из народа последние соки, было в Казани немало. Работая на них, ремесленники выбивались из сил, а жили впроголодь, и не раз бунтовали, но всякая попытка возмущения кончалась кровавой расправой.

- Ты от работы всячески отбивайся, - наставлял Никиту товарищ. - Меня некому было предостеречь от этого жадины ненасытного... Погляди, каков я стал. Совсем извелся, а был молодец! Тебя хоть спасу...

Никите не дали есть ни вечером, ни утром.

Курбан плетью и кулаками старался вколотить в него уменье. Никита стоял на своем. В его душе росло упорство и гнев на хозяина.

Обозленный двухдневной возней с неуклюжим рабом, Курбан пустил в ход плеть:

- Вот тебе, урус, собака! Вот тебе!

Кровь проступила через рубаху. Булат стонал:

- Смертынька моя пришла... Прощай, Кондратий...

Самсон вступился за избиваемого:

- Эй, хозяин, нехорош дело! Зачем старый человек бьешь?

- Твое это дело?

Курбан мимоходом стегнул армянина и вновь набросился на Никиту с плетью. Неистово хлеща старика, он свирепел с каждым ударом.

Татарин повалил Никиту на пол и топтал ногами. Старик лишился чувств и лежал как мертвый. Курбан опомнился, пробормотал со злостью:

- Сдох!

Кондратий наклонился к товарищу:

- Дышит... живой... - И с укором Курбану - Не жалко двух тэнга? Не годен человек к работе - продай!

- Э-э! "Продай, продай"... Кому бездельник нужен?

- Сбудем. От медника Гассана я слыхал, управитель сеида76 ищет садовника. Туда старика и спихнуть. Барыш получишь!

- Какой барыш! Хоть бы свои вернуть!

Булат открыл глаза, застонал.

- Живуч, негодный! Коунрад, отведи его домой. Скажешь старшей ханым77, пусть хорошо покормит дня три... - И вдруг испугался: - А если не купят уруса?

- Я его подучу, как себя за хорошего садовника выдать.

- А он и там не годен окажется?

- Нам какое дело? Его спина в ответе...

- Ты хороший раб, Коунрад!

Глава V

ВО ДВОРЦЕ КУЛШЕРИФА

Хитрость, придуманная Кондратием, удалась, хоть и дорого обошлась Булату. Старик попал туда, куда прочил его москвич. Кондратий расстался с товарищем, с которым можно было говорить о потерянной родине, делиться горем... Он пожелал Никите удачи на новом месте:

- Там полегче будет... А мне уж недолго работать на Курбана, он немало людей переморил...

Уединенным было владение духовного владыки казанских мусульман сеида Кулшерифа. Еще можно было попасть в селямлик78 с разрешения нишана79 Джафара-мирзы, но никто не проникал на женскую половину дворца, где под строгим надзором Кулшерифовой матери жили жены первого казанского вельможи. Внутренний двор женского помещения был занят садом; туда и поставил Джафар-мирза старого Никиту ухаживать за цветами и деревьями.

Обилием садов не могла похвалиться Казань - слишком скучился огромный город в крепких дубовых стенах с десятью воротами, откуда шли дороги на все стороны: в Сибирское царство, к соседним ногаям, в Крым, в Москву.

Хорошо было в саду Кулшерифа-муллы. Кроны лип ежегодно подрезались; под их тенью царила прохлада в самый знойный день. Ветры, поднимавшие пыльные вихри в закоулках бедноты, не залетали в сад, за высокие стены. Большие пестрые бабочки яркими пятнами метались среди деревьев...

Однажды к Никите подошла женщина в халате, накинутом на голову:

- Ты русский? Свой?

- А, ты землячка! - догадался старик. - Зовут как?