Сергей Кремлев - Русские распутья, или Что быть могло, но стать не возмогло

Скорее всего, Дмитрий опасался, что исход его тяжбы с Юрием окажется таким же, как и у тяжбы Юрия с отцом Дмитрия, и 21 ноября 1325 года – в канун седьмой годовщины казни отца, Дмитрий на глазах Узбека зарубил Юрия мечом, «мстя кровь отчу». Разгневанный хан хотел немедленно казнить тверского князя, но советники отговорили хана, предлагая взять с Дмитрия большой выкуп за себя. За деньгами отправился в Тверь его брат Александр, тоже бывший в Орде. Тем не менее, почти через год – 15 сентября 1326 года, Дмитрий был казнён в свой день рождения.

Сюжет вполне шекспировский, но разыгранный не на театральных подмостках, а на подмостках истории. И сюжет вполне назидательный – распри русских князей на фоне продолжающегося порабощения Руси имели трагический исход как для них самих – что было бы ещё полбеды, так и для Руси, что было действительно национальной трагедией.

И тут следует кое с чем объясниться…

Глядя на длившиеся чуть ли не триста лет внутрироссийские распри, уместно задаться вопросами: «А можно ли говорить о тех веках, как о веках русской истории? Была ли тогда та Русь, о которой мы сегодня говорим как о чём-то реальном, в то время как надо говорить об обширном конгломерате отдельных земель – Суздальской, Тверской, Новгородской, Рязанской, Переяславской, Московской и т. д., которые то и дело враждовали друг с другом?».

И если не было Руси как понятия, существовавшего в умах живших тогда людей, то не было, выходит, ни общей русской истории, ни русского народа? Тем более – великой истории великого народа…

Что тут можно и нужно ответить…

Вышло так, что даже в до-советской русской историографии несомненный факт многовекового внутреннего противостояния различных регионов Руси если и отмечался, то – как-то бочком, мимоходом… И эта линия сохранилась в классической советской историографии.

На первых порах, правда, русское прошлое в СССР нередко просто-таки смешивали с грязью и не ставили ни во что… Сказались и диалектический закон борьбы и единства противоположностей, и отсутствие духовной связи с Россией таких крупных – тогда – деятелей новой власти, как Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев и прочие… Сказались и идейные перехлёсты молодых энтузиастов революции: соблазну отрицания поддался вначале даже Маяковский, а поэт Джек Алтаузен, позднее репрессированный, писал прямо:

Пожарский был не лавочником, а князем, но для Алтаузена и фигур типа четы «Оси» и Лили Бриков, это был один чёрт! Достаточно было того, что Пожарский был русским.

В «огульное – как было сказано в постановлении Секретариата ЦК ВКП(б) от 6 декабря 1930 года – охаивание России» ударился и поэт Демьян Бедный. Постановление от 6 декабря как раз и было посвящено критике его стихотворных фельетонов, а 12 декабря 1930 года Сталин, в ответ на «фыркание» Демьяна в его письме Сталину от 8 декабря, написал:

«Критика недостатков жизни и быта СССР, критика обязательная и нужная, развитая Вами вначале довольно метко и умело, увлекла Вас сверх меры и… стала перерастать… в клеветуна СССР, на его прошлое, на его настоящее… Вы говорите, что т. Молотов хвалил фельетон “Слезай с печки”. Очень может быть. Я хвалил этот фельетон… не меньше… Но там есть ещё ложка такого дёгтя, который портит всю картину».

Сталин привёл в письме чуть ли не всю небольшую, но яркую работу Ленина «О национальной гордости великороссов», начав цитату из Ленина со слов:

«Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину…».

Сам же Сталин писал Бедному:

«Вы…, запутавшись между скучнейшими цитатами из сочинений Карамзина и скучнейшими изречениями из “Домостроя”, стали провозглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения… И это называется у Вас большевистской критикой! Нет, высокочтимый т. Демьян, это не большевистская критика, а клеветана наш народ…».

Сталин – сам плоть от плоти народа – прекрасно понимал, что народ не может творить гнусностей, а если он их творит, то это – результат гнусности, антисоциального поведения и подстрекательства элиты. Понимал Сталин и то, что на князьях история России не заканчивается, а нередко князья к этой истории – как к последовательно и непрерывно текущему процессу, вообще ни имеют никакого отношения.